Небо стоит верности - [3]
Но и Стась Станкевич, преданнейший друг последних школьных лет, опускает глаза:
— Я тоже подал заявление в институт. Отец…
Вот тебе и на! Нет, я не сдамся! Решено! Подаю заявление в военное училище. Буду летчиком-истребителем.
Отчим встречает мое заявление более чем холодно.
— Летчик-истребитель? — переспрашивает он, и густые брови удивленно двигаются вверх. — А твое обещание матери? Ведь это было ее последнее желание.
Выходит, забыл. Значит, не судьба мне стать летчиком. Вновь берусь за ненавистные учебники. Не спеша сдаю экзамены и втайне подумываю: а не провалить ли какой предмет? Нет, нельзя. Не смею. Ведь я дал обещание самому дорогому человеку. Была бы мама сейчас жива, наверно, поняла бы меня. А отчим? Я вспоминаю смешинки в его усталых глазах. Мне они нравятся, и я не хочу, чтобы они пропали. Отчим никогда не наказывал меня, даже если я заслуживал этого. Он не повышал голоса и не читал мне нравоучений. Просто глаза его делались строгими и немного печальными. От такого взгляда мне становилось не по себе. Нет, пусть смешинки всегда будут в его глазах.
Я поступил в медицинский. Буду врачом.
Изучаю латынь, анатомию, терапию, хирургию и вдруг по-настоящему увлекаюсь. Вступаю в студенческий научный кружок, дежурю в клинике. Как все это интересно! Про себя решаю: буду хирургом!
А свободное время по-прежнему отдаю лыжам, плаванию, акробатике и планеризму. Но теперь для меня это только любимый спорт…
После разговора в ЦК комсомола Белоруссии, где мне предложили подумать о поступлении в военное авиационное училище, я только обдумывал, как осторожней преподнести отчиму известие о принятом мной решении. Решение я принял сразу. Осталось через военкомат получить направление в училище. И больше ничто не задержит меня в Минске.
Последний раз прихожу в институт. Прощаюсь с товарищами, с преподавателями. Никто из нас не предполагает, что это расставание на многие годы, навсегда. Не все смогут окончить институт, не все станут врачами. Одни будут сражаться вскоре в партизанских отрядах, другие будут эвакуированы в тыл, кого-то призовут в действующую армию, и лишь немногим удастся закончить институт в тыловых городах. И не все придут в минский институт в победном 1945 году. В моей памяти они все останутся юными, такими, какими я их запомнил: Вася Ревенков, Миша Мазо, Ваня Гриб, Нина Плевако, Маша Крупень, Тома Золатаренко — друзья студенческих лет…
Харьковское военное училище вспоминается длинными коридорами учебных корпусов, портретами бывших выпускников — героев Халхин-Гола. Занятия шли по двенадцать часов в сутки, не считая обязательных часов самоподготовки.
— Подъем! Становись! Направо равняйсь! Смирно!
Входит взволнованный командир учебной эскадрильи майор Скорин.
— Товарищи, — обращается он к нам каким-то хриплым голосом. — Сегодня утром фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину…
Это война. Училище эвакуируется в тыл.
Летаем. Бомбим мишени учебными бомбами. Стреляем из фотокинопулемета. Учебные самолеты, учебные полеты, учебные цели на учебных полигонах. А на западе не прекращаются бои. Фашистские армии уже рвутся к Москве.
Мы сдаем экзамены. Билеты с вопросами, шпаргалки… А за окнами громыхают эшелоны: теплушки спешат на запад, на восток идут поезда с ранеными…
Еще училище вспоминается образом старшего лейтенанта Клюева. Мне кажется, что училище и Клюев неразделимы. Не будь Клюева, незачем существовать и училищу. Клюев — это все! Это наша жизнь, наш распорядок, наша совесть и… Одним словом, без Клюева не было бы военного училища — это точно!
С раннего утра до позднего вечера сопровождает нас его пронзительно-скрипучий голос, указывая на все дозволенные и недозволенные действия курсанта, — сопровождает, напутствует, взбадривает или отчитывает. Клюев вездесущ. Он в казарме и в столовой, он поджидает нас в коридоре учебных корпусов и сопровождает на марше, он на аэродроме. Такая уж должность у старшего лейтенанта — заместитель командира авиаэскадрильи по строевой части. Это его обязанность сделать из нас, бывших рабочих, колхозников, студентов — из «шпаков», как любит говорить Клюев, — настоящих людей. В его понимании только солдат с отличной выправкой и веселым взглядом — настоящий человек.
«Становись! Р-р-равняйсь! Смир-р-но!» — самые любимые слова Клюева.
Правда, иногда он бывает многословен, и тогда в его лексиконе появляются более обширные фразы, вроде: «Грудь вперед! Живот убрать! И не шевелись!» Однако это лишь дополнение к излюбленной команде «Смирно».
Теперь двенадцать отличников, выпускников училища, направляемых в действующий полк, Клюев сопровождает к вокзалу.
— Смир-рно!
Клюев в последний раз придирчиво осматривает строй уже бывших курсантов.
— Р-разойдись!
Гудит паровоз. Мы подносим руки к пилоткам и щелкаем каблуками. По уставу. С особым шиком. Как учил Клюев. А он просто обнимает нас за плечи и целует. Это не по уставу.
Глава 2
Новички
Мы прибыли в полк. Хотя он и называется действующим, но расположен далеко от фронта. Поэтому, если забыть про голодный тыловой паек, здесь еще не чувствуется войны. По утрам построение, поверка, короткая политинформация о положении на фронтах. Сводки Совинформбюро скупо сообщают об оставленных городах. Летчики молча расходятся по самолетам.
