Небо стоит верности - [26]
Последние дни нас одолевал голод: тощая мучная болтушка да плитка шоколада на двоих совсем не восстанавливают затраченные силы. Пришлось взять карабин и пойти в горы. Всматриваюсь в свежие следы лосей, мечтаю подкараулить одного из них, но это не удается. Зато я набрел на заросли спелой морошки и набрал ее полную фуражку. К ужину будет мучная болтушка, сдобренная кисловато-горькими ягодами.
Еще неделя… Вместо сгнившего лонжерона установлены лиственничные балки, вытащены из-под крыльев бревна, и наша птаха стоит на собственных ногах.
А винта нет…
Чтобы не сбиться со счета дней, ежедневно делаю зарубку на шесте у «палатки». Сегодня вырезал пятнадцатую. После тщательной ревизии продовольствия — две горсти муки и шесть плиток шоколада — приняли решение: ждем сегодняшний день и, если Толя не прилетит, завтра двинемся в путь. До ближайшего поселка Гули, где находится база геологов, двести пятьдесят километров. Идти придется вдоль реки, так как компаса у нас нет. Если очень экономно расходовать продукты, можно протянуть шесть дней… Надо спешить, пока есть еще кое-какой запас сил и немного еды. И мы трогаемся в путь, не дожидаясь завтра.
Сколько мы идем? Вечность… Вчера на перевале обронил в снег спички. Единственный коробок. Когда это случилось, не заметил. Но даже если бы заметил — не вернулся бы. Сотня пройденных шагов — полсотни метров. Две тысячи шагов — километр. Сколько их позади, сколько осталось?.. Как в кошмарном сне, перед глазами пройденные речки с бурно кипящей, холодной как лед водой; подъемы и спуски, камни, припорошенные снегом, чавкающая под сапогами болотистая тундра, поросшая цепким, как колючая проволока, кустарником, и снова камни, речонки… Две тысячи шагов — километр…
В полдень вытряхнули весь остаток муки в жестянку и разболтали холодной водой. Такая еда не прибавила сил. Разделили последнюю плитку шоколада…
Чаще и чаще спотыкается и падает Петренко. Мне стоит невероятных усилий заставить его подняться. А как велико желание самому лечь хотя бы вот на этот камень!.. Но… надо идти!
«Надо»! Какое хорошее слово в русском языке! Что бы мы делали без него!
Опять упал Петренко…
— Вставай, Иван.
— Не могу…
— Иван, надо.
— Нет… Мне уже не надо… Может, еще тебе…
— Вставай, Иван!..
— Нет. Иди один. Если найдешь людей — пришли помощь. Если успеют…
— Дурень! — Я высказываю прямо в лицо Петренко все слышанные мною ругательства. Он внимательно слушает.
— Все? Помоги…
Я помогаю ему подняться.
К вечеру с плоскогорья открывается вид на долину Маймечи. Отсюда до поселка геологов километров пятьдесят.
Неохотно занимается рассвет. Посерело небо, а ветер прижал низкие облака к горам. К тем самым, откуда мы недавно вышли. Идем вдоль берега реки, она здесь разлилась широким плесом.
— Не прошли ли мы эти Гули? — спрашивает Петренко.
— Не должны.
— Вроде у Гулей холмы, а тут, смотри, болото… Это северней.
Я осматриваюсь — тайга и тайга. Вдали на реке — островок. Вспоминаю, что по пути с севера, откуда мы летели к Гулям, этот островок был перед поселком. Неужели прошли?
— Не могли мы пройти… Хоть один огонек в поселке да заметили бы.
— Ха! — восклицает Петренко. — Ночь. Легли спать — и нет огней.
Этот довод кажется мне убедительным. Еще раз внимательно осматриваюсь: наверно, Петренко прав… Прошли.
Мы поворачиваем назад, к горам. Идем по своим же следам, оставленным на прибрежном песке. Тяжелая голова гудит, как пустая бочка под ударами палки, каждый шаг отдается болью в голове.
— Слышишь? — останавливается Петренко. — Самолет!..
Он неловко взмахивает рукой и падает на землю. Теперь и мне слышен отдаленный гул, напоминающий назойливое гудение шмеля, бьющегося в оконное стекло. А вскоре над вершинами лиственниц появляется темная точка. Она приближается, растет на глазах, и вот уже красное днище летающей лодки сверкает над нами. Я неистово машу руками, подбрасываю вверх фуражку. Самолет разворачивается и заходит, снижаясь, на нас. Мне видно, как в раскрытый блистер просовывается какой-то сверток, вот он отделяется от самолета и тяжело шмякается неподалеку. Я бреду к нему. Оказывается, это мешок. К нему прикреплена бумажка: «Оставайтесь на месте. Скоро пришлю за вами помощь — маленький самолет. Всего доброго! Мальков».
Лодка делает над нами круг и исчезает.
В мешке продукты, папиросы и спички. От табачного дыма кружится голова, и я опускаюсь на песок рядом с Петренко…
Вероятно, мы уснули. А может, это забытье от усталости и голода. Мы не слышали, как сел самолет, не слышали, как он подрулил к нам.
— Привет, ребята! — слышу голос Толи и открываю глаза.
Как будто не было томительного ожидания у самолета и кошмарного перехода через горы.
— Привет, ребята!..
Мы молчим.
— Я понимаю, — говорит Толя. — Вы устали, измучились… Всего пятнадцать километров не дошли до Гулей! Но ничего, по чарке вина — и все пройдет!
Откуда-то из карманов куртки он извлекает металлическую флягу, кружку и наливает в нее вишнево-красную жидкость.
— По старшинству, — протягивает кружку Петренко. — Будь здоров!
— Постараюсь, — отвечает Петренко. — Без твоей заботы! — И отворачивается.
Сластин протягивает кружку мне. Я не в силах произнести хотя бы слово, холодное бешенство спазмой сжимает горло.
