Небо повсюду - [21]
– И я чувствую себя виноватой, – тихо говорю я, почти надеясь, что ночь поглотит мои слова и Тоби их не расслышит.
– И я тоже, – шепчет он в ответ.
– Но не только поэтому, Тоби…
– Что?
Со всех сторон тьма, и он держит меня за руку. Наверное, я даже смогу сейчас сказать это.
– Мне стыдно, что я все еще живу…
– Пожалуйста, Ленни. Не надо.
– Но она… в ней всегда было настолько больше всего…
– Нет. – Он не дает мне закончить. – Она бы ужасно расстроилась, что ты думаешь такое.
– Знаю… – И тут я выпаливаю то, о чем запретила себе даже думать, не то что говорить: – Тоби, она в гробу.
Я говорю это вслух, почти вскрикиваю. От этих слов у меня кружится голова, и мне так тесно, что хочется выпрыгнуть из тела.
Я слышу, как он шумно втягивает воздух. А потом говорит. Голос его звучит так тихо, что его почти заглушает шум шагов:
– Нет, это неправда.
И я тоже это знаю. Я поняла две вещи разом.
Тоби крепче сжимает мою руку.
Когда мы добираемся до ущелья Флайинг-Мэн, небо потоком изливается через просветы в листве. Мы садимся на плоский камень, и полная луна так ярко освещает реку, что вода превращается в чистый бурлящий свет.
– Почему мир все еще сияет? – говорю я, лежа под небом и пьянея от звезд.
Тоби не отвечает; он трясет головой и ложится рядом, так близко, что мог бы обнять меня, а я могла бы положить голову ему на плечо. Но ни он, ни я этого не делаем.
Потом он начинает говорить, и его тихие слова растворяются в ночи, словно дым. Он говорит о том, что Бейли хотела устроить свадьбу прямо тут, в ущелье, чтобы они могли прыгнуть в пруд, едва произнеся клятвы верности. Я приподнимаюсь на локте: в лунном свете я так ясно это вижу, словно смотрю кино. Я вижу, как Бейли, промокшая до нитки в своем оранжевом свадебном платье, смеется и ведет процессию обратно домой. Ее небрежная красота так огромна, что идет в нескольких шагах перед ней, точно глашатай. Тоби говорит, и в фильме из его слов я вижу, какой счастливой была бы моя сестра, и внезапно теряюсь. Куда теперь денется все это счастье, наше счастье? Я плачу, и лицо Тоби склоняется надо мной; слезы его падают мне на щеки, и я не понимаю, где заканчиваются его слезы и начинаются мои. Я понимаю только, что все счастье закончилось и что мы опять целуемся.
(Найдено на ветке дерева за школой Кловера)
Глава 11
В дверь звонит Джо Фонтейн. Я лежу с открытыми глазами и мечтаю переехать в Антарктиду, чтобы сбежать от всей этой неразберихи с Тоби. Я приподнимаюсь на локте и заглядываю в окно, в ранний жесткий свет.
Джо будит нас. Вот уже полторы недели, со времени его первого визита, он приходит на рассвете со своей гитарой, пакетом шоколадных круассанов из пекарни и парой дохлых жуков для дядюшки Бига. Если мы еще спим, он входит в дом, заваривает кофе (густой, как смола) и сидит за кухонным столом, меланхолично перебирая струны. Иногда он спрашивает, не хочу ли я помузицировать, и я отвечаю «нет», и он говорит «ладно». Вежливая ничья. Он больше не упоминал Рейчел, ну и отлично.
Самое странное в этом всем то, что никому из нас это не кажется странным. Даже дядюшка, который никогда не был жаворонком, топает вниз по лестнице, приветствует Джо энергичным шлепком по спине, проверяет пирамиды (Джо уже проверил их до него) и продолжает разговор, начатый предыдущим утром. В данный момент их общий obsession du jour — это взрывающиеся торты.
Дядя слышал, что одна женщина из Айдахо готовила мужу торт на день рождения, когда внезапно загорелась мука. Стояла засуха, и в воздухе буквально искрило электричеством. Женщину окружило облако муки, из-за статики в ее пальцах вспыхнула искра, и случился взрыв. Случайная мучная бомба! Теперь дядюшка уговаривает Джо поставить совместный эксперимент во имя науки. По очевидным причинам мы с бабулей резко против такого плана. «Хватит нам катастроф», – решительно заявила вчера бабуля. Думаю, что дядя обкурился до того, что мысль о взрывающемся торте стала для него куда смешнее и привлекательнее, чем должна быть. Но вот что непонятно, так это почему Джо полностью разделяет его энтузиазм.
Сегодня воскресенье, и через несколько часов мне пора отправляться на работу. Когда я добираюсь на кухню, там стоит суматоха.
– Доброе утро, Джон Леннон, – приветствует меня Джо, поднимая взгляд от гитары и одаривая меня такой сногсшибательной улыбкой, что я думаю «ну и зачем я обжимаюсь с Тоби, Бейлиным Тоби?» Я улыбаюсь в ответ этому о-святые-лошади-очешуительному Джо Фонтейну, который, судя по всему, поселился у нас на кухне. Все так запутано. Мальчик, который должен меня целовать, ведет себя по-братски, а тот, кто должен быть мне братом, целует. Фигня какая-то.
– Привет, Джон Леннон, – повторяет за ним бабуля.
Ну и дела… Это что, эпидемия?
– Только Джо разрешается меня так называть, – ворчу я.
– Джон Леннон! – Дядюшка влетает на кухню, сгребает меня в охапку и проводит в танце от угла до угла. – Как поживает моя девочка?
– Почему у всех такое хорошее настроение? – Я чувствую себя Скруджем.
– У меня нехорошее настроение, – улыбается во весь рот бабуля, косясь на Джо. Волосы у нее сухие. Никаких горестных душей сегодня утром. Впервые. – Ночью мне в голову пришла интересная мысль. Сюрприз.
