Небо покоряется смелым - [16]

Весомой, в полном смысле слова, оказалась и сама награда: чуть ли не в человеческий рост, почти шестипудовый кубок, отлитый из серебра и затейливо изукрашенный позолотой. Поэтому привычная формулировка «вручение» как-то не вязалась с происходящим. Хотя сеньор Арести так и сказал Егорову:

— Вручаю вам, лучшему из лучших, эту высшую и… самую весомую в мире награду…

— Вот оно, бремя славы, — посмеивался Касум Гусейнович. — Смотри, Игорь, не сломайся под этакой тяжестью.

— Лишь бы не придавило к земле, а то и с небом распрощаешься, — отшучивался Егоров.

…И с победой возвращались.

Что ж, они могли теперь и посмеяться, и пошутить. Так непосредственно и искренне умеют смеяться только люди, добившиеся цели наперекор всем трудностям. Знающие истинную цену этого успеха. А успех был, как говорится, налицо. И хотя не все вершины удалось покорить, не всех намеченных рубежей достигнуть, сборная команда 1970 года под руководством Касума Нажмудинова сделала большой шаг вперед по сравнению с предыдущим чемпионатом мира. Советские пилотажники положили в кубок Арести восемь золотых, четыре серебряные и три бронзовые медали.

Они возвращались в Москву с сознанием исполненного долга.

ДЫМ ОТЕЧЕСТВА

Возвращение на Родину… Какая сложная гамма чувств и переживаний сопутствует этому событию! И когда «аннушки» приземлились в аэропорту Шереметьево, каждого охватило непреодолимое ощущение трепетной взволнованности: дома, наконец-то опять дома!

Москва встретила их цветами и аплодисментами, вспышками блицев фоторепортеров и стрекотанием камер кинооператоров: ведь они вернулись с победой.

Принимал многочисленные поздравления и Нажмудинов. Тренер светит, так сказать, отраженным светом. Его мысли, чувства, действия — в делах подопечных. Их успех — это и его успех.

Однако Касум Гусейнович понимал, что для него и большинства летчиков сборной Халлавингтон стал лишь первым курсом пилотажной академии. Многое предстояло еще осмыслить и освоить по горячим следам только что минувших событий.

А пока… Пока Нажмудинов проводил отпуск в родном ауле Гонох. И если всего несколько дней назад говорил он: «Здравствуй, Москва!», то теперь звучало в его душе горское приветствие: «Салам алейкум, Дагестан!» Едва вставало солнце, уходил Касум в горы. Бродил по знакомым с детства, дорогим сердцу местам.

Однажды прихотливо петляющая узенькая дорожка повела его в аул Обода. Он до сих пор помнил на ней каждый выступ, каждую расщелину. И не просто потому, что несколько лет подряд мальчишкой бегал здесь в школу. Ему шел девятый, а войне — второй год, когда над горами и плато Дагестана стали появляться вражеские самолеты. Взрослые наказывали:

— Когда идешь в школу, смотри в оба. Увидишь фашиста в небе — ложись на землю.

Касум привык уважать слово старших. Завидев в бездонной вышине зловеще поблескивающую полоску металла, всем телом приникал к каменистой тропе. Но тут же переворачивался на спину, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Внимательно следил за полетом вражеского самолета, крадущегося по-воровски, чтобы обрушить на людей смерть и разрушение.

Тогда Касуму и в голову не приходило, что он сам сможет подняться в небо. В те далекие годы все помыслы его были обращены к земле. К той самой неласковой ниве, на которой день за днем трудились отец — председатель колхоза, мать, брат, сестры, все люди родного аула.

Здесь, на каменистом плато, даже самый крохотный клочок земли ухожен, взлелеян, полит потом дедов и прадедов. И кто, как не горец, знает истинную цену каждому килограмму зерна, картофеля, бобов. Может быть, поэтому нет у аварца крепче и святей клятвы, чем слова: «Клянусь хлебом!».

Да, детство свое Касум с полным основанием мог бы назвать трудовым. Потому что это были не эпизодические уроки труда по школьному расписанию, а посильная, закаляющая тело и душу мальчика постоянная работа. Практическая помощь семье, в которой старшие действительно нуждались.

Отец Касума не знал пословицы древних римлян «в здоровом теле — здоровый дух». Но истину эту познал на собственном опыте и таким же практическим путем, как эстафету, передавал сыну. В то время родители обычно не вмешивались в школьные дела детей. Считалось само собой разумеющимся, что, если ты ходишь в школу, значит, обязан знать то, чему там учат. И отец не помогал Касуму вникать в суть теоремы Пифагора или «правила буравчика». Зато своим отношением к труду и людям преподал многие нравственные аксиомы, непреложные нормы поведения: будь честен, скромен, рассудителен, смел.

…Память цепко выхватывает из глубины прошлого нужный эпизод, и Касум Гусейнович не может сдержать улыбку, вспоминая об одном из «педагогических тестов» отца.

Темными осенними вечерами в их доме обычно собирались родственники. Расположившись у пылающего очага, вспоминали предания о набегах вероломных врагов и стойкости защитников родных аулов. Пели старинные песни. Рассказывали истории про злых духов и прочую нечистую силу. Однажды, когда все разошлись, отец вдруг сказал:

— Касум, надо пойти к дяде Магомеду в Арани. Скажи ему, что отец просит одолжить немного сахару.