Небо остается синим - [8]
— Нет, я понимаю, — мягко сказал Фери и осторожно погладил ее руку.
Все дальше и дальше мчался поезд.
Свеча погасла, и вагон погрузился во мрак. Кое-кто задремал, но большинство не смыкало глаз. Поезд шел через Словакию, миновал Кошице. Тревога чувствовалась во всем: в судорожном стуке колес, в отрывистых, словно испуганных, гудках паровоза, пропадающих где-то вдали…
Валерии очень хотелось рассказать Фери о себе. Как можно скорее, пока не поздно. Кто знает, что случится утром? Хватит ли времени? Ведь сказать надо так много! Она знает его всего несколько часов, но у нее такое чувство, будто рядом в темноте лежит близкий человек. А ему почти ничего не известно о ней.
— Спишь, Фери? — несмело спросила девушка.
— Нет, не сплю.
Фери взял ее руку и тихонько пожал, как бы подбадривая: «Говори, говори».
— Мне трудно тебе объяснить… Я и сама не понимаю, почему у меня воспоминания детства такие грустные. Или время стерло из памяти все хорошее. Или хорошего вообще не было?..
Фери едва различал блеск ее темных глаз. Но голос! Какая в нем тоска! Надо что-то сделать, чтобы побороть эту тоску! Он должен действовать быстро. С каждым оборотом колеса времени остается все меньше… Плохо, что едут через Словакию…
— Помню, мальчик однажды сорвал гроздь винограда на чужом винограднике. Хозяин поймал его и ударил по щеке. Всю ночь мое лицо горело при мысли об этой пощечине… Отец мой был пьяница, он причинил матери много горя. Но верите… веришь ли, я очень жалела отца, скучала. Однажды он пришел ко мне в школу и заплакал. Девочки смеялись надо мной, когда я призналась, что этот жалкий человек — мой отец…
Девушка замолчала. Фери держал ее руку в своей, он чувствовал биение пульса. Наконец она, кажется, успокоилась.
— Видишь ли, я по-другому смотрел на вещи, — начал Фери. — Отец мой был богатый человек. Собственно, он и сейчас богат. Я мог бы жить в достатке, получить когда-нибудь наследство. Но мне было противно оставаться в этом болоте. Однажды в тюрьме меня избили до полусмерти. Но не вытянули ни слова: тогда я уже был коммунистом. Били меня страшно. «Ты будешь фиалки из-под земли нюхать к тому времени, когда сюда придут твои большевики!» — крикнули мне. Губы мои были в крови, но я молчал.
Валерия слушала, думала про себя: «Только бы успеть рассказать и услышать все самое важное! Завтра будет поздно. Но можно ли узнать все друг о друге за одну ночь? Бывает, что и жизни не хватает, чтобы узнать человека. А здесь вся жизнь втиснута в стены вагона». Она ощущала, как бьется сердце Фери. Через пальцы, касавшиеся ее руки, ей словно передавалась частица его самообладания и надежды. А может быть, иное чувство наполняет ее сердце теплотой и пробуждает жажду жизни? Другое чувство? Здесь, на пороге смерти?
За окном светало…
Утром вместе с тающими в дымке очертаниями словацких гор остались позади и холодные туманы и дождливый ветер. Выглянуло солнце. Сперва оно грело робко и ласково, потом все сильнее, и, наконец, жара стала невыносимой. К полудню стены вагона раскалились. Измученные теснотой и бессонной ночью люди метались от жары и жажды. Мужчины и женщины сбрасывали с себя одежду, но это не помогало.
— Воды!.. Пить!.. Воды!..
Пересыхало во рту, трескались губы, многие теряли сознание. На остановках каждый старался протиснуться к окну, чтобы попросить воды. Но никто не обращал на них внимания. Охрана, окружив водопроводную колонку, пила чистую, холодную воду, с шутками и хохотом брызгала друг на друга, нарочно выплескивая из кружек остатки воды в сторону поезда. А из окон вагона, как сухие сучья, торчали протянутые руки.
Валерия не поднималась со своего места. Она не чувствовала ни голода, ни жажды, ей не было страшно: ведь с ней Фери. Он защитит ее от Сейплаки даже голыми руками… Сколько еще осталось жить — час, два?
«Валика, — сказал он ей ночью шепотом, — мои глаза за эти годы видели только решетку. Девушки мне только снились». Нет, кажется, не так… Но это неважно… Если бы он знал, как ей хотелось вернуть ему украденные у него годы жизни! Четыре года в заключении!
В вагоне всё по-прежнему, будто они едут не одну ночь, а целую вечность. Только в углу умерла женщина. Вагон трясет, и кажется, что женщина еще жива. Кто-то, обезумевший, на каждой остановке колотит кулаками в двери вагона. Куда их везут? Некоторые разделись догола, стыд исчез. Ведь из вагона никого не выпускают, и каждый вынужден даже оправляться на глазах у всех.
Вагон вздрагивает от резкого толчка. Поезд останавливается. За окном слышится шум, выкрики, отрывистые слова команды.
Люди замерли в тревоге. Неужели приехали? Конечная станция. А что дальше? Все переглядываются, стараясь прочесть в глазах соседа ответ на мучительный вопрос.
Все ближе скрежет открываемых дверей. Вот отодвигаются и их двери. Люди еще не опомнились от потока ослепительного света и свежего воздуха, как в дверях показалась фигура Сейплаки.
Эсэсовец окинул всех взглядом, поморщился и стал считать людей.
Видно было, что его тошнит от запаха нечистот.
Дойдя до Валерии, он спросил:
— Как спалось, цветочек?
Девушка молча отвернулась.
Окончив подсчет, Сейплаки обратился к едущим:
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».