Небо остается синим - [16]
«Только бы пережить эти страшные дни! — подбадривал он себя. — Забиться бы хоть в крысиную нору, лишь бы остаться в живых!»
Однажды он не приготовил уроков в школе. Залез под парту и просидел там целый час. Было темно и душно, но результат искупил неудобства: все обошлось благополучно. О нем забыли. Так бывает на реке во время разлива: спрячется под прибрежным кустом какая-нибудь дрянь — клок травы или водоросли, — и глядишь, даже бурный весенний поток не тронет его. Цепко присосется к тонкой ивовой ветви — попробуй, оторви! Вот и его, Цапа, видно, сам бог создал таким маленьким, чтобы легче было утаиться от беды. И имя короткое, не привлекает внимания…
Плавный ход мыслей был нарушен резким неприятным звоном стаканов. Агент, взглянув на хмурое, осунувшееся лицо Цапа, придвинул свой стул поближе и снова заговорил:
— Наши банки имеют прочные связи с заграницей. Даже с швейцарскими Ротшильдами. Вы думаете, Ротшильды живут только в Нью-Йорке? Не-е-ет! Я знаю лично…
…Цап получил трехдневный отпуск. На третий день к нему приехала жена. Милая, по-детски доверчивая, словно только сегодня появилась на свет божий. Смотрит на него и, кажется, говорит:
«Нет у меня жизни без тебя…»
Прощаясь, она все хватала его то за руку, то за плечо. Никак не вывернешься из ее объятий. Умела Марика любить! Целуя его, она испуганно заглядывала в глаза и спрашивала: «А тебе там ничего плохого не сделают? Хоть бы эти лукавые немцы не придумали чего-нибудь! Не дай бог!»
Он молчал, неумело гладя ее по голове. Только услышав, что арестовали отца, встревоженно спросил:
— Мельницу не конфисковали?
О том, что пошел добровольцем в СС, он ей не сказал.
А Марика, предчувствуя что-то недоброе, все не могла оторваться от него, словно хотела срастись с ним, раствориться в нем.
На следующий день их отправили в Германию. В Шопрон-Кегиде кто-то прикрикнул на молчаливого железнодорожника:
— Ты что, дурак, не знаешь, как надо руку поднимать в знак приветствия?
Еще минута — и поезд перевалил через границу.
Дальше все пошло быстро. Распределительная контора СС. Бесконечные выкрики: «Хайль Гитлер!» В руке направление: «Казарма СС при Бухенвальдском концентрационном лагере».
Снова в путь…
К утру прибыли на место.
Тут были и венгры, и румыны, и украинцы.
— Вот столовая, а здесь — бильярдная, — услужливо объяснял кто-то. — Вот звонок на случай, если…
Молча стелил Цап в этот вечер свою постель. Он твердо решил быть осмотрительным, не привлекать к себе внимания. Как тогда, в школе. Или как клок травы в тине, под корягой. Лишь бы остаться в живых! А здесь не надо дорого платить. Сосед приглашает играть в бильярд. Цап не любит эту игру. Он боится азартных игр. Но отказаться тоже страшно — еще сочтут за чудака, обратят внимание.
Он неумело держит в руках кий. Мысли далеко, возле речки Верке. Там его мельница. Его Марика. Его мир.
— Почему не слушали речь фюрера? — спрашивает старший по комнате. — Почему не высказались о новом чудо-оружии? Почему не ударили ногой в брюхо заключенного, который не сразу снял перед вами шапку?
Тут всё замечают. Ни одного движения не пропустит недреманное око.
Янош раздевается, аккуратно укладывает униформу. Череп в упор смотрит на него с эсэсовской нашивки. Так он и засыпает под этим взглядом.
…Снова резкий звон стаканов. Сосед угощает его.
— Не падай духом, дружок! — мурлычет он, пьянея, — Что, жена бросила? Ерунда! Там, за границей, прелестные женщины! На каждый палец по десятку найдем. Мне швер… швейцарский Ротшильд всё устроит… И тебе тоже. Не веришь?
Цап Не отвечает. Он только время от времени хмыкает про себя, не выпуская из рук стакана с вином. Когда же все-таки он просчитался? На дне стакана, в искрящемся золотом напитке, пытается он найти ответ. Лицо разочарованное, как у ребенка, у которого из рук выскользнула рыбка. Всплеск — и нет ее, исчезла в речной волне.
— Ты получил прекрасный пост? — с завистью говорили соседи по казарме. — Можешь служить хоть до конца жизни.
Пост как пост. Возле какой-то стройки. Дежурный офицер СС отмерил ему ровно пятьдесят метров. Непосредственным надсмотрщиком за работами назначен немец. Эсэсовец кричал на заключенных, швырял камнями. Дня не проходило, чтобы нескольких арестантов не уносили на носилках. Избитых до полусмерти. Иногда и мертвых. А Цап стоял на посту и равнодушно поглядывал. Так смотрят на мелкий назойливый дождь из окна теплой и сухой комнаты.
Тихая, спокойная служба.
— Господин штурмфюрер! Сообщаю, что никаких происшествий…
Заключенные не подходили близко к его посту, огражденному колючей проволокой. А если бежали из лагеря, то не с его участка. А это главное. Лишь бы на его посту было спокойно…
Раз-два, раз-два… Пятьдесят метров. Семьдесят строевых шагов. До середины — тридцать пять. Вот до этого камня. Интересно, что делает сейчас Марика? За мельницей присматривает зять. Цап поморщился: неприятно, что чужой хозяйничает в его владениях! Скоро крупорушка превратится в настоящую электрическую мельницу. Все-таки он хорошо сделал, что завербовался сюда. Правда, дома еда пожирнее. А Бейла уже, наверное, нюхает фиалки из-под земли. Перебежать к партизанам — этого еще не хватало!
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».