Небо над нами - [16]

Тут она коснулась щекой чего-то холодного и с трудом удержалась, чтобы не взвизгнуть. Вот дура-то…

Глаза приспособились, теперь было видно, что узкий лаз идет вверх и одновременно загибается направо. Впереди слышались негромкие голоса. Женя заглянула за угол: неподалеку на полу тоннеля лежала полосатая тень. Значит, тут что-то вроде маленького окошка, только оно в самом низу стены и зарешеченное.

Кажется, она добралась. Вот только куда?

— Пауна тора соацера, — сказала совсем близко Аэлита. — Куа лома магацитл!

— Кроно ту'лава дото! — ответил незнакомый плаксивый голос.

Похоже, коминтерновки ссорились. Женя присела возле «окошка», потом вовсе легла на пол и заглянула внутрь.

Снова заговорила Аэлита. Ее кровать стояла совсем рядом, если постараться, то, протянув руку, можно ухватиться за ножку…

— Аэлита!.. — шепотом позвала Женя. — Это я! Я пришла…

Аэлита замолчала, потом продолжила горячо и почти громко. Вдоль края одеяла скользнула бледная кисть, показала под кровать. Из ладони выпала ракушка-рация.

Происходило что-то непонятное, Аэлите явно требовалась помощь. Женя присмотрелась: решетка держалась на двух гвоздиках. Сдвинуть ее в сторону и проползти в отверстие оказалось минутным делом.

В комнате было тепло и даже душно: похоже, тут вообще никогда не открывали окон. Под кроватью у Аэлиты лежал мягкий пушистый коврик. Такие же коврики виднелись под соседними кроватями. Интересно, зачем? Женя не стала задумываться. Мягко — и ладно!

Она прижала ракушку к уху…

— …А что будет с нами? — голос Аэлиты неожиданно прозвучал по-русски, хотя другим ухом Женя по-прежнему слышала речь на незнакомом языке. — Хорошо Туале, ее отец из партии Перемен. Если они возьмут власть…

— Уже взяли! — злорадно перебила ее другая коминтерновка. — Теперь все станет иначе.

— Ты неумна, Туала, — сказала Аэлита. — Ты не понимаешь…

— А ты гордячка! Молчи и привыкай, ты не самая главная теперь!

— Кому лучше, когда мы ссоримся? — произнесла третья. — Родина далеко, нам надо держаться вместе.

— Вместе с этой?! — огрызнулась Туала и произнесла издевательски: — Дочь магацитла, как же! Когда она слушала нас, Нея? Мы всегда были для нее «калеки», для их рода любой, у кого нет полного набора второй силы, — «калека».

— Думаешь, настоящие «калеки» примут тебя за свою? — чуть слышным шелестом долетел голос какой-то еще девочки, ранее молчавшей. — Ни у кого из их дочерей не расстелен под ложем коврик для служанки, наоборот — их дочери спят на таких ковриках… — Девочка вдруг словно бы задохнулась, но сумела продолжить. — А для их отцов мы все — синяя кожа!

Про «синюю кожу» Женя не поняла, а насчет «калек» более-менее разобралась: Аэлита рассказывала ей, что те, у кого нет встроенных в тело приборов-помощников, могут передвигаться разве что на костылях, инвалидных колясках… Это она, надо так понимать, говорила про коминтерновцев, изувеченных пытками в застенках. Но отчего для девчонок эти «калеки» — словно бы чужие, чуть ли не враги? Разве могут у них тут быть враги? Как они к нам вообще попадут?

Вообще-то могут попасть, наверно. Ведь есть же у нас, пусть не в «Артеке» сейчас, английские коминтерновцы и их дети — а есть дипломаты и всякие там приглашенные на заводы специалисты из буржуйской Англии, хотя с ней уже скоро война начнется. Вот и в этой Соацере… то есть Соацера — их столица, а сама страна называется Тума…

Но все равно что-то не складывалось.

— Даже хуже… — вздохнул кто-то из девочек. — Не синяя кожа, а варенная плоть в водах горячего озера. И род Тускуба, и дети тех, кто ведет партию Перемен…

— Здешние не допустят! — воскликнула Туала.

— Здешние? Да ты действительно неумна. Мы для них — тоже плоть… Совсем лишняя плоть вокруг того, что в нее встроено. Вот это им и вправду очень нужно.

— Но начнут с плоти и крови Тускуба!.. С синей его крови.

Почему они ругаются, удивилась Женя. Что-то произошло на их родине? Может быть, революция? Но ведь это же здорово! Революция — всегда здорово.

Аэлита давно уже не говорила ничего. Остальные коминтерновки ссорились, яростно упрекали друг друга, но голоса их почему-то звучали все тише и тише.

— Очень тяжело, — вдруг сказала та, которую звали Нея. — Ужасный мир.

Было слышно, как она зевнула.

— Ужасный, — согласилась Туала. — Как они… здесь… живут?..

Ей уже никто не ответил. И никто, включая саму Туалу, не шевельнулся, когда еще через десяток секунд вдруг тихо скрипнула, открываясь, дверь.

— Проверяйте, товарищ уполномоченный.

Женя узнала голос противной медички. Раздались тяжелые шаги. Пара сапог остановилась у кровати Аэлиты, потом их обладатель прошел дальше.

— Все тут, — сказал товарищ Андрей.

— Куда им деться? — ответила медичка. — Видите, дрыхнут без задних ног.

Она почти не понижала голос. Андрей ничего не сказал, но, должно быть, сделал предостерегающий жест, потому что женщина ответила:

— Да нет нужды, товарищ уполномоченный. Они и днем-то почти все время спят…

— Все равно, — сказал уполномоченный. — Следите, не спускайте глаз. Сами понимаете. Кто знает, как все сейчас повернется?

— А что Москва? — спросила медичка.

— Ждет, — непонятно ответил товарищ Андрей.