Небесный корабль - [44]

Тихая зеленая дымка ночи окутала их. Больные, прерывисто и тяжело дышали. Аванти с товарищами продолжали обмениваться мыслями. Кое-кто из них пытался уснуть, чувствуя приблизительно то же, что спутники Одиссея в пещере Циклопа. И все же пребывание в этом своеобразном мире было полно для них какого-то до тех пор неведомого им очарования, Две планеты смешивали здесь свое дыхание. Жизнь искала жизни. Земля ранила Марс и пыталась загладить свою вину сердечными заботами, любовным уходом. Существа, которые не могли объясняться друг с другом и даже видеть друг друга в этом сумраке, отдыхали бок-о-бок. И боли мало-помалу утихали, лихорадка ослабевала. Сострадание и заботливость делали свое дело в тиши. Ни гнева, ни ненависти, ни жажды мести, ни стремления покарать. Всех одушевляло одно желание добра, искренняя надежда — на исправление зла. И, вопреки страху перед будущим, земных обитателей бодрила уверенность, что столь утонченная, облагороженная физическая организация несовместима с духовным варварством.

Не возмездие, а искупление! Сердце Аванти билось от наплыва чувств и мыслей. Да, им-то было что искупить и чтбо загладить! Они должны были смыть с Марса пятно — позорный след грубости нравов той красной планеты, с которой они явились сюда.

XXIII Обезвреженная планета

Горячее чувство благодарности судьбе охватило Аванти и его сотоварищей, когда приговоренный к смерти вдруг начал слабо дышать. Новиков своей неустанной настойчивостью добился победы.

Фон Хюльзен разрыдался, когда в теле раненого затеплились первые искры жизни, ежеминутно грозя угаснуть вновь. Своими крупными, сильными руками он схватил узкие, белые руки своей жертвы и старался согреть их жаром своего дыхания. Никакой милосердный самарянин не мог бы нежнее ухаживать за страдальцем. Неусыпно следил он за тем, как разгоралась жизнь в чертах смертельно бледного лица. Неутомимо поддерживал затеплившийся луч надежды, словно охраняя свою собственную жизнь. Черствый, сумрачный пруссак стал неузнаваем. Весь день проводил он, склонившись над своим пациентом, как бы стараясь заживить его рану самым дыханием своим. Он смотрел на молодого марсианина, как на вновь обретенного, спасенного сына..

Новикова трогал этот худощавый, измученный пруссак, прижимавший к своей груди бледного пациента. Это зрелище напоминало ему картину его земляка Репина, изобразившего Ивана Грозного, который в припадке хмельной ярости раскроил винной чашей череп собственному сыну, а потом в безумной скорби прижал умирающего к своему сердцу.

Молча пожимал фон Хюльзен руки своим товарищам, преисполненный безграничной, радостной благодарности судьбе за то, что ему удалось отвоевать жизнь для всех них. Да, так следовало бы заставлять каждого преступника: прижать к своей груди жертву и физически почувствовать, понять свое преступление! Марсиане были правы: нет более справедливого возмездия, нежели прочувствованное раскаяние и добровольное желание искупить свою вину. Что за адская мука чувствовать, как твоя жертва умирает у тебя на руках, и что за блаженство обнимать ее выздоравливающею!.. Фон Хюльзен успел так глубоко почувствовать свое преступление, что готов был добровольно умереть вместе со своей жертвой, если бы Жизнь не вернулась к раненому.

Пребывание в «Ущелье возмездия» продлилось Несколько дней. И явилось для обитателей Земли несколько мрачным, но поучительным посвящением в условия жизни той планеты, куда они залетели. Выздоравливавшие раненые марсиане не покидали пещеры, но оставались помогать своим земным гостям и делом и словом. И два чуждых мира с поразительной быстротой научились понимать один другой. Лица марсиан обладали какой-то чудесной прозрачностью в смысле обнаружения работы их мысли, были скорее стеклами, прикрывавшими сложный механизм души, нежели масками, как у людей Земли. На этих лицах ясно проступало каждое душевное движение, каждая едва зарождавшаяся мысль; все представления и понятия материализовались в мимике и жестах.

Из всего явствовало, что ни один из ныне живущих марсиан не слыхивал ни выстрела, ни взрыва до того, как фон Хюльзен приветствовал их своей гранатой. Событие это разбудило в них лишь жуткие воспоминания о далеких сказочно-варварских временах, когда взрывчатые вещества, подражавшие действию грома и молний, опустошали Марс, как ужасающие грозы. Тысячи лет тому назад Красную планету постигла беспримерная катастрофа. Не всеобщий потоп, который стер все грани между материками и-океанами на Земле, но подобная грозному урагану война, опустошившая почти всю планету Народы и государства восстали друг на друга с оружием, о видах и силе которого сохранились лишь смутные рассказы. Действием его стирались с лица Марса не только целые полчища, а даже огромные города: безграничная желтая пустыня, была ничей иным, как прахом погибшей культуры, разрушенных городов с их стенами, сводами, куполами и башнями. Разрушение было столь грандиозным, что восстановить разрушенное оказалось невозможным. Песок и щебень погибших зданий заглушили всякую растительность, и опустошенные пространства так и остались, навсегда пустыней. Лишь одно небольшое племя уцелело от общей участи, не было уничтожено всепожирающим чудовищем безумной всемарсовой войны. И оно навеки изгнало из своего обихода молниеносное оружие. Самое устройство его было забыто, как ненавистное и презренное, колдовство. Применение смертоносного оружия против людей вменялось с тех пор в смертный грех на Марсе. Зато все имеющиеся в распоряжении его обитателей средства уничтожения были направлены на борьбу с вредными животными и растениями, наносящими ущерб мирной плодоносной природе, С незапамятных времен поняли марсиане беспощадную войну не только со всеми видами хищных зверей и ядовитых гадов, но и с самыми малыми вредителями, которые портили растения или изводили людей.