Небесный ключ - [9]

Бородатый остановился и посмотрел на Олена.

— Ну, вам туда, — сказал он. — А мне — обратно на станцию. Спички я дал, костер жечь. Воду дал, еду дал. Так что счастливого пути.

Они немного постояли, а затем проводник развернулся и отправился назад. Бывший продавец тоскливо нацепил заплечный мешок и нехотя двинулся по тропинке. Там, должно быть, какое-то странное место. На нем надо сидеть и ждать. А потом, когда выйдет луна, шастать туда—сюда. Это и называлось — исследовать.

Костер, разумеется, не разжигался. Олен съел из походной миски холодную кашу, черпая пальцами. Запил водой. «Странное место» не впечатлило бывшего продавца. Ну, какие-то полосатые камни на спуске в долину, поросшие сорной травой. Скучно это.

«Отсижу ночь, — думал он, — а утром — на станцию, потом — в город. Получу свои денежки, забуду про эту научную чушь!»

Когда вышла луна, Олену захотелось встать, поразмяться. Небо было прозрачным, верхушки деревьев слипались с ночной тьмой. Тело переполняла какая-то необычная бодрость. Бывший продавец вскочил на ноги с такой прытью, словно снова стал юношей. Ему вдруг захотелось играть, как ребенку.

«Вот по этим камням, — стучало в голове, — можно прыгать. И не холодно, и ночь веселее пройдет».

Его лицо стало полностью безмятежным. Он прыгнул. Затем увидел еще камень и перескочил на него. Олен прыгал и прыгал. Ему это настолько понравилось, что он не почувствовал — это не он сам прыгает, а какая-то сила подталкивает в спину. Вот уже светящиеся линии стали протягиваться с камня на камень, вот они полностью захватили фигуру человека, а он все скакал по камням. Ему было не остановиться. Хорошо! Весело! Но когда тело вдруг сжала слепая холодная сила, лишая возможности передвижения, мир в глазах поплыл, а диск луны дрогнул и вытянулся в пинию, — пришел ужас.

«Это я... что? Допрыгался, что ли?..» — мелькнула последняя мысль в голове несчастного.

Лес стоял, протянув верхушки деревьев к небу. Ночная Спутница уже пошла на ущерб и напоминала прищуренный птичий глаз. И ничего больше. Ни облепленных светящимися линиями прыгающих людей, ни столбов света. Тишина и покой. Только на небольшой полянке сиротливо лежал старый заплечный мешок.

ГЛАВА 2

Тяжелый зной середины лета повис над деревней Тайнг. Люди ползали, как сонные мухи. И почти никто не работал. Знахари пользовали сами себя, ремесленники, улегшись на лавках, выдумывали новые виды изделий, а бабы не очень-то смотрели за чадами — те вяло играли в тени и не лезли на солнце. А пахари? В поле тоже сейчас делать нечего. Солнце взрастит, дождь польет. Почти каждую ночь громыхали грозы.

Сыновья семьи Некоров, Виль и Халь, никогда не работали в поле. У старшего Некора своего надела не имелось. Невозможно заниматься одновременно пахотой и ремеслом. А крестьяне, которые не могли усидеть дома в такую жару, за это расплачивались. Одного молодого парня, как говорили соседки, с поля в деревню бесчувственным принесли. И сразу к знахарке. Та сокрушалась, отпаивала его двое суток настоями и только потом отпустила домой.

Для семьи Некоров тоже наступили нелегкие времена. Мать не отпускала Халя от себя целыми днями — принеси—подай, вылей помои. А к ремеслу его не допускали — не дурак отец был. Если мальчишка к женской работе льнет, а от пилы нос воротит? Отдать его к пивовару в ученики, да и дело с концом.

Старший, Виль, почти каждый день убегал в лес. О нем говорили, мол, совсем отвязным стал и от рук отбился. Бывало, приносил матери ягод, да только на всю семью их не хватало. А чаще не приносил ничего. Вставал вместе со взрослыми, пока Халь еще спал, и, сунув в рот кусок черствого хлеба, сбегал. Возвращался на закате, ночных побегов уже не устраивал. Молча, ел холодную кашу, кормил тинов и шел спать. Родители не мешали. Плохого сказать нечего. Но и хорошего — тоже. Молчит, словно воды в рот набрал. И к делу ремесленному его, как видел отец, не приставить. Не хочет. Вот и махнули на него рукой — пусть сам о себе заботится.

Мальчик действительно ничего не хотел знать о столярном и плотницком деле, оно его не привлекало. Ну, взрослым нравится этим себя занимать, они этим гордятся, считают чем-то значительным. Но какое это отношение имеет к нему, Вилю? Ему хотелось чего-то другого. Особенного.

Мальчику нравилось смотреть, как дрожат капли дожди на листьях, как круглятся бока спелых ягод. Он любил наблюдать, как медленно—медленно тянутся из земли сухие метелки красной травы. Вокруг, на полях — жуткий зной, раскаленный воздух вздымается от земли, а Виль и не чувствует. Мальчик не замечал, с каким вниманием посматривает на него знахарка. Женщина замечала, как любовно скользит, минуя людей, взгляд ребенка по всему, что растет. Это и останавливало ее: мальчик вряд ли захочет готовить снадобья. У него просто рука не подымется собирать травы. А так, будь Виль обычным, понятным мальчишкой, целительница давно бы пошла к старшему Некору, просить парнишку в ученики. Да не просто, а с поклоном: слишком Виль ей небезразличен оказался. Талант ведь у мальчика. Впрочем, с год еще подождать можно, время есть, мал еще.