Небесное созданье - [40]

Неуверенно кивнула.

— Поняла.

— Это мы сейчас проверим. Ступай потихонечку к поляне.

Подошли к подножью поляны и Алексей, испытующе оглядев крутой склон, уходивший к далекому кедрачу, сказал:

— Поднимайся по лыжне вверх. Насколько смелости хватит. Потом оттуда скатишься. А я подожду здесь. В случае чего, подстрахую. Ну, давай!

Маленькими, неуверенными шажками она двинулась вперед.

— Ой, как здорово! — воскликнула на ходу. — Иду в гору, а лыжи совсем не скользят назад. Это потому, что шкурой обиты, да?

— Разумеется. Шерстинки становятся дыбом и не пускают назад. Зато вперед катятся, как по маслу. Ну, готова? Немного подогни колени, наклонись вперед. Каек держи покрепче. Поехали!

— Не расшибусь?

— Исключено. Снег — мягкий. Да тут и всего-то десять шагов. Поймаю.

Отчаянно взвизгнув, Алена покатилась вниз, где Алексей поймал ее в свои объятия. Щеки девушки раскраснелись, глаза блестели восторгом.

— Молодец, — похвалил он. — Давай закрепим успех. Поднимись повыше.

— Только ты не лови меня. Я сама остановлюсь.

— Не буду. У тебя здорово получается.

Алена скатилась еще несколько раз, с каждым заходом поднимаясь все выше и выше. Держалась на лыжах она уже увереннее и чувствовалось, ей это понравилось, даже в азарт вошла.

— Ты способная ученица, — искренне восторгался он, — я доволен тобой.

— Стараюсь, — возбужденно смеялась она.

— Ну, коли успехи налицо — давай поднимемся на самый верх поляны, — и показал рукой. — Во-он до того кедрача.

— Ой, это же далеко и так высоко.

— Но ты же смелая.

— Хочешь, чтобы я оттуда скатилась?

— Хочу.

— И сломала бы ногу? И чтобы еще у тебя осталась?

— Нет, милая Аленушка. Насчет остаться — с радостью бы. А ноги ломать не надо. Они у тебя такие прелестные. Этого я тебе не позволю. Просто мы поднимемся наверх, полюбуемся панорамой гор, а потом серпантином, с остановками, скатимся вниз. Сохранность твоих конечностей и всего остального я гарантирую. Подниматься туда, с непривычки, трудновато, но зато увидишь оттуда такую красоту, что не пожалеешь.

— Ну если так…

— Разве я тебя когда обманывал? Ступай первой, чтобы видеть не мою спину, а окружающее великолепие. Оно стоит того, сама убедишься.

Они поднялись высоко, на самый конец поляны, к теплой зелени кедров, и там остановились, устало опершись на кайки. Алексей широким, дарящим жестом повел рукой вдоль горизонта и, выждав, пока наладится сбившееся дыхание, глядя на раскрасневшуюся Алену, произнес с нескрываемым торжеством:

— Любуйся. Все это я дарю тебе на память.

— Ах, какая щедрость! Прямо-таки царская, — с веселой насмешливостью, певуче проговорила она, восхищенно глядя на раскинувшуюся перед ней панораму горных хребтов с острыми вершинами. Пронзившие поднебесье пики были слепяще белы от снегов и солнца и резко выделялись в густой синеве небо- склона. На них было больно смотреть. Ниже шли сверкающие гольцы, отполированные ветрами, а под ними бескрайне расстелилась тайга, вперемешку со скальными выступами. Плоские вершины кедров, в массивах, соседствовали с черными вкраплинами островерхих пихт и от этого хвойное разнолесье казалось пестрым, облитым разнотонной зеленью и голубизной. А в самом низу, у подножья гор, раскинулось широкое ущелье речки Турги, и темнела там, среди деревьев и кустарников, крошечная избушка, придавленная шапкой снега.

— Ну, как, — горделиво пытал Алексей, — впечатляет?

— Божественная красота, — горячо прошептала Алена, будто громким голосом могла спугнуть видение. — А знаешь, что меня больше всего тут удивляет? Что снег очень белый. В городе он какой-то серый. Наверно, от копоти труб и вообще от грязи. На руднике тоже — не первой белизны. А тут он невероятно белый. И вообще меня поражает чистота всего: снега, воздуха, леса.

— Здесь людей нет. Некому пачкать, — заметил Алексей.

— И хорошо, что нет. А красота тут, на самом деле, дивная. Просто неземная. Словами не пересказать. Я ничего подобного еще не видела. Только в кино. Но разве кино передаст все эти краски и оттенки, и эту прозрачность воздуха… До тех острых гор, наверно, много километров, а кажется, они — совсем рядом. — Расслабленно улыбнулась и тихо вздохнула своим мыслям. — Да, Алексей, все прекрасно, а жить я бы тут не смогла. Ведь я коренная горожанка. Полюбовалась на природу, поахала, и домой захотелось, в шумный и дымный город.

— Я ведь тоже не деревенский. Родился и вырос в Вятке. Как там у нас говорят: „вяцкий“. А жить в городе мне не глянется. Тесно мне там, простору не хватает. И людей слишком много. Муравейник.

— Какие мы разные… — задумчиво проговорила Алена.

— Да это и хорошо. Если бы все люди были одинаковыми, то скучились бы либо в городе, либо в селе, либо, как я, на дикой природе. А поскольку разные, то и распределились равномерно. А вообще человек ко всему может привыкнуть. Верно сказал Пушкин:

Привычка свыше нам дана.

Замена счастию она.

— Мне кажется, я бы не смогла привыкнуть здесь жить. На прииске неделю пробыла, и то вся истосковалась. Все там до жути надоело, даже природа. Такая скукотища. Тянуло в городской муравейник — спасу нет.

— Потерпи. Недолго осталось. Скоро приедешь в свой город, будешь сидеть в роскошном офисе, перед любимым компьютером. И вдруг вспомнишь Купеческую избушку. И как с горы каталась. И какой тут белый снег.