Небесная милиция - [8]

— Спасибо, Карл Манфредович, ступайте, — сказал он тихо стоявшему у стены лысому. — Позже ещё понадобитесь.

Лысый молча кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Рыков быстро осмотрелся. Он находился в маленькой душной комнатке с низким потолком. Рядом со стулом, к которому привязали Рыкова, стоял убогий конторский стол, на стене висел трёхгодичной давности календарь и выцветший красный вымпел «Победителю Соцсоревнования».

Барзеев взял из угла комнаты стул. Поставил его перед Рыковым и сел, заложив ногу на ногу. Достал сигареты, звонко щёлкнул золотой зажигалкой, поиграл ею в ладони.

— Рыков! — сказал он, пуская вверх струйку дыма. — Тебя же отстранили! Денисенко сказал, что отстранил тебя от оперативной работы. После той истории с таможенным складом. Некрасиво тогда получилось. Разнесли склад к ядрене фене. Законопослушная фирма понесла убытки. А товар-то не нашёлся. Кто-то вывез уже товар-то. Все свидетели в отказ ушли. Где дело? Нет дела! Нехорошо. — Барзеев сокрушённо покачал головой. — И на кого же ты теперь работаешь? А? Денисенко сидит на своём месте крепко. Как никогда. Если бы его попытались обойти, я бы первый узнал. На нашего брата, предпринимателя, ты работать не пойдешь.

Барзеев задумчиво нахмурился.

— Это ты что же, сам что ли? Один? Как Грязный Гарри, да?

Рыков смотрел на разглагольствующего Барзеева с презрительной усмешкой и молчал.

— Ты меня удивил, Рыков, удивил. Такое я, можно сказать, впервые вижу. Грязный Гарри в пиджаке с серебряными блёстками. И где?! Здесь! Здесь! — Барзеев обвёл рукой сиротскую комнатушку. — Это большая честь для нас, большая честь.

— Мразь, — негромко, но отчётливо сказал Рыков.

— Что? — не понял Барзеев. — А, ты в этом смысле… Не нравлюсь я тебе, да? А почему, интересно? Что ты имеешь против меня лично? Я что, у тебя жену увёл? Или коз на твой огород запустил? — Барзеев смотрел прямо в глаза. — Я обычный предприниматель. Там наверху у меня культурное заведение. А год назад, между прочим, столовая-тошниловка располагалась, в которой гастрит от одного запаха получить можно было. А теперь всё на высшем уровне. Люди отдыхают и веселятся. Что ж плохого? Может ты мне завидуешь, Рыков? Я, такой сякой, моложе тебя, а уже получил от жизни столько, сколько тебе и в радужных снах не снилось. Выгляжу хорошо, женщины меня любят. Завидуешь, а? Есть немного?

— Ты мразь, — повторил Рыков.

— Ага, — сказал насмешливо Барзеев. — Я — мразь, а ты — Белоснежка. Я — плохой, ты — хороший. Что ж, давай поиграем в эту игру, — он закурил вторую сигарету. — Порассуждаем о Добре и Зле… Ведь если ты мне не завидуешь, если ты не зарабатываешь очередную звёздочку, денег вам там никогда не платили, значит, остаётся только это. Добро и Зло. Ты — Добро, а я — Зло.

Барзеев выдержал театральную паузу.

— А в чём разница? — спросил он. — Где граница? Ты милиционер, а я бандит? Ерунда! Посмотри, везде одни и те же люди. Это как две футбольные команды. «Спартак»-«Динамо». Ты «Динамо», я «Спартак».. Завтра мне заплатили, и я в «Динамо», послезавтра опять в «Спартаке». Одни и те же лица, одни и те же разговоры. «Динамо» лучше? Может быть… А многим нравится «Спартак».

Что ещё? Мы плохие, жестокие, людей убиваем. А вы? Ты зачем тогда кладовщика избил? Он-то как раз меньше всех виноват был. Да и кому судить, виноват не виноват… Нет, Рыков, на философию ты меня не возьмёшь. Если вот это всё, — он показал глазами наверх, туда, где ухала музыка, — если вот это всё так здорово выглядит, так вкусно пахнет и так мне нравится, так почему бы мне и не назвать это Добром, моим персональным Добром. А, Рыков? Что скажешь?

Рыков молчал.

— Скажи что-нибудь! Сдохнешь ведь сейчас! — прошипел Барзеев. Глаза его вдруг остекленели. На скулах заходили желваки.

Рыков молчал.

Барзеев бросил окурок на пол, размазал его ногой. Он закрыл глаза, выдохнул, затем вновь открыл глаза и улыбнулся холодной вампирской улыбкой.

— Прощай, Рыков. Прости, коли что не так.

Капитан ответил ругательством, коротким и дерзким, как гудок уходящего под воду, подбитого, но не сдавшегося эсминца.

Через какое-то время в комнату бесшумно вошёл лысый Карл. В полусогнутой руке он держал наполненный шприц с висящей на игле сверкающей каплей. Карл смотрел на Рыкова рыбьими глазами и морщился, как от боли в животе.

Рыков почувствовал слабый укол в плечо, потом лёгкое онемение. Карл вводил жидкость медленно. Когда шприц опустел, он аккуратно вытащил иглу, отступил на два шага и стал наблюдать.

Стены комнаты вздрогнули и тронулись с места, словно кто-то запустил карусель. Всё вокруг озарилось ослепительно белым светом. Мебель, стены, лысый Карл растворились в нём без остатка. Раскручиваясь всё быстрее, сияние сузилось до одной обжигающе яркой точки. Раздался звук лопнувшей струны и точка погасла.

Рыков открыл глаза и увидел у себя над головой чёрное небо, усеянное звёздами. Небо было очень близким, казалось, стоит немного приподняться и можно было дотронуться до Большой Медведицы или провести рукой по Млечному Пути. Пахло жаренными семечками.

Рыков с удивлением обнаружил, что сидит на жестком деревянном кресле. Он посмотрел по сторонам и увидел ряды таких же кресел с поднятыми сидениями. Ряды спускались пологим амфитеатром вниз, где горела спрятанная лампочка, скупо освещавшая низкую кафедру. Рыкову показалось, что он уже был здесь однажды. И не один раз. Всё это было знакомо ему. Знакомо, как вкус жаренных семечек, как вид разбитой коленки, наспех смазанной зелёнкой… десять копеек, зажатые в потной ладони, синенький билетик…