Неаполь – город миллионеров - [28]

ДОКТОР(к Риккардо). Покажите. (Осматривая коробочку.) Оно самое. Именно оно.

РИККАРДО. Оно у меня случайно осталось. Шесть месяцев назад у меня заболела дочка такой же болезнью.

ДОКТОР. Нам просто повезло. Давайте лекарство.

РИККАРДО(отказываясь передать коробочку). Нет, я хотел бы передать его синьоре Амалии.

ДЖЕННАРО(нерешительно переглянувшись с доктором). Амалия! Иди-ка на минутку сюда. Бухгалтер желает видеть тебя.

Амалия входит, за ней — Поп, который останавливается и вопросительно смотрит на собравшихся. Пауза.

РИККАРДО(Амалии, бесстрастно, без тени злорадства или мести в голосе). Донна Амалия, лекарство, которое доктор прописал вашей дочке, у меня есть. (Показывает.) Вот оно.

АМАЛИЯ(поражена, но не сдается). Сколько хотите?

РИККАРДО(сочувственно, без злобы). Что вы мне желаете возвратить?

Амалия выжидающе смотрит на него.

Все, что у меня было, теперь принадлежит вам. Вы все у меня отняли… недвижимость, вещи моей жены, белье… семейные ценности…

Амалия опускает голову.

За тысячи лир я вымаливал у вас немного риса для моих детей… Теперь речь идет о вашей дочери…

АМАЛИЯ(как бы призывая его к гуманности, почти тоном упрека). Но это же лекарство…

Дженнаро медленно идет в глубь сиены и поворачивается к ним спиной, словно стараясь спрятаться от них. Доктор следит за диалогом, переводя взгляд то на Амалию, то на Риккардо. Поп безучастен: он ищет что-то в карманах жилета и брюк, стараясь показать, что чем-то занят.

РИККАРДО. Согласен. И вы правильно говорите, без лекарства иногда умирают. А без еды, по — вашему, донна Амалия, живут?

Амалия неподвижна, не осмеливается что-либо сказать.

Если бы я не снял с себя последнюю рубашку, мои дети разве не умерли бы с голоду? Как видите, рано или поздно каждому приходится стучаться в дверь к соседу. Да, я знаю, в этот момент вы дадите мне все, что я пожелаю… Донна Амалия, если бы я хотел потешиться и посмотреть, как вы бегаете по всему Неаполю, как это делал я, чтобы найти немного манной крупы, когда у меня заболел малыш…

Амалия вздрагивает.

Если бы я вам сказал: «Побегайте, донна Амалия, походите-ка из подъезда в подъезд, из дома в дом…» Но я этого не сделаю! Мне хотелось только заставить вас понять, что бывают случаи, когда мы должны протянуть друг другу руку… (Подавая коробочку доктору.) Вот вам, доктор. И будем надеяться, что донна Амалия поняла. Желаю девочке выздоровления. Доброй ночи. (Уходит.)

Амалия сразу же решительным жестом заставляет доктора пойти в комнату, где лежит больная.

Поп(слегка почесывая затылок). Вот это да!

ДЖЕННАРО(явно растроган, так что не может удержаться. Пытается говорить о другом). А ты? Ты не занимался спекуляцией? Сколько миллионов у тебя?

ПОП. Ого… Э — э… Откуда у меня миллионы! (Вспоминая только что разыгравшуюся сцену и словно доказывая самому себе свою добропорядочность.) Я, когда съем помидор с хлебом, чувствую себя королем! Да, я кое-что пытался сделать, кое — какое дельце, но пришлось отказаться… (С чувством неверия в себя и в свое счастье.) Однажды я и Паскуалино — маляр купили пятьдесят кило сушеного инжира. Говорим: «Подождем немного: когда цены поднимутся, продадим его…» Дон Дженнаро, дорогой мой, он у нас весь зачервивел. Промыли его, выставили просохнуть — половину съели мыши, а остальное сгнило. Конечно, можно было бы найти дело… Но к чему мне это? В особенности сейчас. Жена моя погибла от бомбежки… Дон Дженнаро, это было страшно… (Вспоминая ужасную сцену.) Были мы в убежище, стояли, вот как сейчас мы с вами. На улице бомбы падали, а мы ссорились. «Да замолчи ты, говорю, люди слышат!» А она… (подчеркивая неудержимое красноречие жены) тра — та — та… тра — та — та. Вдруг в тот самый момент падает стена с той стороны, где стояла она… Один миг, дон Дженнаро. Жена только успела сказать: «Вот выйду отсюда, поговорим!» Но, к счастью, умерла сразу, даже ничуть не мучилась. Хорошая смерть,

АССУНТА. Доброй ночи.

Тетка и племянница молча уходят. Поп усаживается в переулке за дверью. Дженнаро стоит, устремив осуждающий взгляд на жену. Амалия чувствует этот взгляд: она раздосадована. Наконец, не выдержав, сама нарушает тишину, почти злобно.

АМАЛИЯ. Что ты так смотришь? Я делала то, что и другие. Я защищалась, ловчила… Ну почему ты на меня уставился и ничего не говоришь? С самого утра ты смотришь на меня и молчишь. В чем ты меня обвиняешь? Что тебе наговорили?

ДЖЕННАРО(который любой ценой желал бы избежать объяснения). Почему я молчу? Ты хочешь, чтобы я говорил? Я скажу. (Попу.) Поп, будь добр, иди, завтра утром увидимся.

ПОП(встает и ставит стул на место). Доброй ночи. (Идет.)

ДЖЕННАРО. Не забудь о моем поручении.

ПОП(из переулка). Ладно. (Уходит.)

ДЖЕННАРО(закрывает застекленную дверь и медленно подходит к жене. Не знает, с чего начать; смотрит па дверь в комнату больной девочки, наконец решается). Амалия, не знаю почему, но этот ребенок, что лежит там, заставляет меня думать о всей нашей стране. Я вернулся, ожидая найти свою семью или уничтоженной, или спасшейся, живущей честно. Почему я так думал?.. Потому что я возвращался с войны… А тут, оказывается, никто не хочет слышать о ней. Когда я вернулся с прошлой войны, все меня зазывали: один туда, другой сюда. Чтобы узнать, чтобы послушать о боевых эпизодах, о героических подвигах… До того ведь доходило, что, когда мне нечего стало говорить, помню, чтобы отвязаться, я выдумывал, рассказывал о случаях, которых не было или же были, но с другими солдатами… Потому что собиралась толпа, народ хотел слушать… ребятишки…