Неаполь чудный мой - [11]

Шрифт
Интервал

И тогда преступи через край, что спускается в день,

Где лозы виноградной кудрявая сень,

Листьев шум на прилавках

И шорох груженых корзин.

Улица Сан-Грегорио-Армено, дорога пастухов, известна во всем мире. Не только пастухи древности, но и современные персонажи властью телевидения превращены в религиозные фигурки из терракоты.

Здесь плачут мадонны, здесь крестьянки остужают при помощи вееров жареные каштаны, по-акульи улыбается Берлускони, поднимается на ветру юбка Мэрилин, мыши грызут сыр, высятся пробковые горы, а деревья крепятся при помощи проволоки.

Санта-Патриция, площадь Нило, Сан-Лоренцо-Маджоре и Сан-Гаэтано – это церкви, монастыри и статуи, идиллические картины с развалинами и колоннами, позаимствованные из неаполитанского вертепа.

На Рождество на улице Сан-Грегорио горит множество электрических огней: фонарики на елках, подсветка в часах с боем, огоньки, торчащие на картонных декорациях и те, что прячутся в искусственных фонтанах, в которые встроены моторчики – чтобы вода текла по-настоящему.

В старинных гончарных мастерских полно туристов, которые, сами того не ведая, проходят мимо одной из самых красивых церквей в Европе – церкви Джероламини. Жаль, что она всегда закрыта. Там хранится удивительная древняя библиотека – впервые я увидела ее в журнале, получить доступ туда весьма трудно. С улицы Дуомо открывается вход в картинную галерею Джероламини, где находится множество портретов XVII века, которые, быть может, опечаленные своей извечной одинокой долей, в полумраке разглядывают посетителей.

В Неаполе множество закрытых церквей: Сант-Агостино-алла-Дзекка, постепенно приходящая в запустение, от старинного великолепия которой остались лишь узорчатые лестницы, заваленные мусором; церковь Дела-Сапиенца на улице Костантинополи, окруженная бетонной стеной, и бесчисленное количество других. И лишь отчасти утешают фрески на потолках Сан-Пьетро-а-Маджелла.

При этом даже для короткой экскурсии по открытым церквям Неаполя – этой дороге огня, отмеченной огоньками свеч и лампадок молящихся, – потребуется целая неделя.

В XVII веке, когда Неаполь наряду с эквадорским Кито был самым густонаселенным городом мира, храмов здесь было больше, чем в Риме.

Проходя по улице пастухов, необходимо хотя бы одним глазом увидеть напыщенное, кустарное, картонное, с вертепной позолотой барокко Санта-Патриции, построенной поверх древних византийских монастырей, и заглянуть во внутренний дворик – в отличие от самого здания, аскетичный и рациональный, состоящий из множества арок, из света, фонтанов и апельсиновых деревьев. А еще нужно заглянуть в Сан-Лоренцо, церковь Боккаччо и Фьямметты, готическую и французскую, нежную, как дама с единорогом, с высокими арками, изящными нишами и подземельями, где прячется Неаполь древнеримский.

На главном алтаре Сан-Лоренцо находится барельеф Тино ди Камаино с изображением фасада церкви Сан-Гаэтано, расположенной как раз напротив, – там торжество ярких красок, алые и изумрудные мантии Солимены, мрамор с инкрустациями, – как в эпоху раннего Возрождения, и до сих пор стоят перед нею колонны античного храма Диоскуров.

Это дорога уникальных видов, место, где древнеримские цирки переделаны в особняки – современная улица Антикалья как раз и представляет собой бывший circum [26]  со львами и гладиаторами. Трибуны амфитеатров вписались здесь в фасады домов, здесь увидишь марионеток, изображающих самые разные типажи, ангелов в развевающихся одеждах, летящих под потолками подвальных этажей, расположенных на уровне тротуара, кукол из воска и дерева, приютившихся в больнице Бамболе. Одним словом, Сан-Грегорио – это гофманское сердце Неаполя.

Здесь живут автоматы, столь любимые немецким романтизмом, поющие девочки без души, женщины у окна, приводимые в движение веревками, нитями и специальными механизмами.

Здесь можно влюбиться во множество Коппелий [27] : одна торгует савойской капустой, другая делает пиццу, третья охраняет покой спящего Младенца Иисуса.

* * *

Его видно почти из любой точки города. Подняться туда легко: нужно идти меж вызывающего вида домов и вилл, роскошных клубов и ресторанов, приморских сосен, выросших на затвердевших потоках лавы. Добраться до Везувия – задача вполне осуществимая, если речь идет о маршруте. В результате спекуляций недвижимостью и попустительства властей вулкан практически поглотили всевозможные постройки, он символ неаполитанской несознательности.

Или, лучше сказать, свидетельство того, что скрываемая от посторонних сознательность неаполитанцев спит. Мы надеемся на то, что он не жахнет, мы дразним его, заговаривая дремлющую разрушительную силу. А тем временем строительство продолжается…

Виллы с пальмами, вьюнами и гибискусом, бассейны, пиццерии, аквапарки. Везувий – огненное жерло Неаполя, средоточие всех городских огней, включая пламя газовых конфорок и фейерверки. На гуашах, иллюстрирующих “Большое путешествие” [28] , он изображен во множестве вариантов: извержение на рассвете, извержение на закате, извержение в полнолуние, люди, спасающиеся от извержения, лодки на море во время извержения, извержение со стороны, извержение с дымом, извержение с потоками лавы, извержение с летящими кусками лавы. Губительное извержение, волшебное извержение, неминуемое извержение, спокойное извержение, извержение для ученых, извержение для иностранных туристов, извержение с Мадоннами и святыми, которые, воздев руки к небу, восклицают: “Остановись!” Извержение, пожирающее дома, извержение великолепное, с праздничными искрами и ярко-голубым небом на заднем плане (в наши дни подступы к кратеру заполнены наглым бетоном).


Рекомендуем почитать
Кончаловский Андрей: Голливуд не для меня

Это не полностью журнал, а статья из него. С иллюстрациями. Взято с http://7dn.ru/article/karavan и адаптировано для прочтения на е-ридере. .


Четыре жизни. 1. Ученик

Школьник, студент, аспирант. Уштобе, Челябинск-40, Колыма, Талды-Курган, Текели, Томск, Барнаул…Страница автора на «Самиздате»: http://samlib.ru/p/polle_e_g.


Петерс Яков Христофорович. Помощник Ф. Э. Дзержинского

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.


Курчатов Игорь Васильевич. Помощник Иоффе

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.


Гопкинс Гарри. Помощник Франклина Рузвельта

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.


Веселый спутник

«Мы были ровесниками, мы были на «ты», мы встречались в Париже, Риме и Нью-Йорке, дважды я была его конфиденткою, он был шафером на моей свадьбе, я присутствовала в зале во время обоих над ним судилищ, переписывалась с ним, когда он был в Норенской, провожала его в Пулковском аэропорту. Но весь этот горделивый перечень ровно ничего не значит. Это простая цепь случайностей, и никакого, ни малейшего места в жизни Иосифа я не занимала».Здесь все правда, кроме последних фраз. Рада Аллой, имя которой редко возникает в литературе о Бродском, в шестидесятые годы принадлежала к кругу самых близких поэту людей.