Не все мы умрем - [41]

— И этому тоже. Первый набор: то, что в морозилке. Все продукты находятся в целлофановых упаковках. Уровень этих продуктов — средний. Сюда приплюсуем и кристалловскую водку. Второй набор: сервелат, крабы и коньяк. На что здесь надо обратить внимание? Батон колбаски не целый. — Евгения выжидательно посмотрела на мужа.

Михаил, согласился, что на это стоит обратить внимание.

— Баночка с крабами открыта, — предположила Евгения.

Муж вылупил на жену глаза и молча кивнул.

— А бутылка коньяку почата.

Зрачки Михаила расширились от сильного удивления.

— Сюда приложим и пачку «Мальборо». Кто-то приходил к Огаркову в гости и принес это с собой и для себя. Не будет же гость готовить окорочка, жарить ростбиф или индюшачьи грудки. Ты согласен, что эти два набора продуктов от двух разных людей?

— Пожалуй, согласен.

— Отлично. Когда приходят в гости к человеку со своими продуктами? Когда знают, что хозяин ничего готовить не будет. Скорее всего, он болен. Гость навестил, выпил коньячку, закусил крабами с сервелатом, поднялся и пошел, забыв пачку «Мальборо». А хозяин эту пачечку докуривал. А теперь сам сделай вывод: два трупа с незначительной разницей во времени, квартиры одна над другой, мужчина, спускающийся по веревке то ли к Мокрухтину, то ли к Огаркову, и два разных человека, навешавших больного Огаркова незадолго до его смерти.

— Ты права, — хлопнул ладонью по столу Михаил. — Он был болен. На стуле у кровати стакан с водой и какой-то антибиотик.

— Так вот, первый набор продуктов принес охранник Мокрухтина, а второй — врач. — Евгения вздрогнула от сказанного ею же слова. Врач! Она задумалась.

Михаил не торопил ее, полагая, что она пытается выстроить логическую цепочку. А она не выстраивала, она вспоминала.

— Врач! Врач, которого прислал Мокрухтин. Если принять эту гипотезу за основу…

Михаил согласился — можно принять.

— …то надо сделать и следующий шаг. Поскольку Огарков умер вскоре после посещения врача и если учесть, что приходил он не просто как врач, а как знакомый, доверительно приходил, с коньячком, то, следовательно, приходил не первый раз. Что из этого следует? Что этот врач некоторое время лечил Огаркова. Лечение, я думаю, было своеобразным, после которого пациент скончался. Ты спросишь, почему я так уверена, что врач от Мокрухтина, а не участковый терапевт из поликлиники?

— Нет, я этой глупости уже не спрошу. Я спрошу: почему он именно от Мокрухтина?

— Потому что за охранником и врачом должен стоять один и тот же человек. В данной ситуации самое разумное предположить богатого соседа. В чем причина интереса господина Мокрухтина, воспылавшего такой любовью к алкоголику Огаркову, сказать пока трудно. Но что-то за этим стоит. Ведь зачем-то лазали по веревке. Можно предположить: что-то искали. Искали у Мокрухтина.

— На чем основано твое утверждение?

— За Мокрухтиным следили?

— Погоди, — остановил жену Михаил. — А ведь ты права! Мокрухтин действительно прятался — даже от своих охранников. Мне рассказали, что утром он ходил в Минтопэнерго. А охранники клянутся, что хозяин зашел в храм Всех Святых на Кулишках.

— Это рядом, — кивнула Евгения. — Улицу перейти.

— Значит, и шахматный клуб тут ни при чем, — дошло до Михаила. — Искать надо рядом.

— Правильно, — поддержала его Евгения, вспомнив про георгиевского кавалера. Пусть ищет. И вслух: — Но ты меня не дослушал. В квартире Мокрухтина что-то искали, причем дважды после его убийства. Насколько, должно быть, важно это что-то! Представляешь, если бы альпиниста там застукали?

— Дверь была опечатана.

— Да мало ли! — возразила Евгения. — Дверь опечатана, а внутри засада. По твоему хитрому лицу вижу, что это не такая уж необычная практика.

— У меня хитрое лицо потому, что я твой домысел наконец могу опровергнуть. Оперативники с экспертами квартиры Мокрухтина и Огаркова осматривали и ничегошеньки не нашли, из-за чего бы стоило лазать по веревкам.

Евгения подумала, что искали не там, где надо, а вот где — пока она не знает.

— Ну, я тебе рассказала про «Мальборо». Теперь расскажи о женщине.

Михаил отвел глаза, стал смотреть в окно. Дождь кончился, гроза вспыхивала зарницами где-то уже за Москвой.

— Пойдем на балкон покурим, — неожиданно предложил он, и Евгения тут же почувствовала, что муж собирается с мыслями: либо решает, что можно говорить, а что нельзя, либо то, о чем он собирается рассказывать, его очень трогает. Женщина?

— Пойдем. — Евгения легко встала, выключила в кухне свет и вышла с мужем на балкон, прихватив два раскладных стульчика по дороге. «Если он будет еще медлить, значит, дело серьезное».

Михаил затянулся, выдохнул струю дыма и произнес первую фразу:

— Это его рабыня.

«Очень серьезно», — подумала Евгения. Но ничего не сказала. Ждала.

— Она чуть помладше тебя.

«Сравнивает», — отметила Евгения.

— Кончила педагогический институт, — осторожно ронял Михаил. Но чувствовалось — боялся оступиться. Добавил: — Она физик.

Михаил Анатольевич как бы делился с самым близким человеком своей тайной. Евгения незаметно улыбнулась. Все-таки ее муж — прелесть. Настоящий интеллигент. Добрый, отзывчивый, доверчивый, слабый, нуждающийся в сильной женской руке — в качестве опоры. Михаила Анатольевича тянет к женщинам определенного типа. Впрочем, это не странно, а закономерно. Физика, философия — области, нехарактерные для женского ума.