Не возжелай мне зла - [12]

— Двое сыновей.

— Работа по воскресеньям не укрепляет семью.

— Младшему уже двадцать. Они не живут дома. Учатся в Эдинбургском университете.

— Поэтому вы и уехали из Лондона? — (Он вскидывает брови.) — Простите, — поднимаю я руки. — Меня это не касается. Просто Фил разговаривал с одним своим коллегой…

— Прощупывал, что я за фрукт?

— Прощупывал, — признаюсь я. — Это было бестактно и неуместно.

— Ничего страшного. Родители всегда беспокоятся, каждый по-своему. — Он прикрывает дверь, оставляя щель, и снова проходит за стол. — Садитесь, пожалуйста.

— Мне хотелось с вами посоветоваться. — Я устраиваюсь напротив. — Робби упорно утверждает, что не принимал вчера оксибутират. И мне кажется, о случившемся стоит сообщить в полицию. Как вы думаете?

Доктор Уокер ставит локти на стол, складывает ладони под подбородком.

— Ваш муж…

— Мой бывший муж, — поправляю я.

— Прошу прощения, — слегка улыбается он. — Ваш бывший муж, кажется, считает, что Робби мог соврать.

— Да… Но я так не считаю. А попытка отравить человека наркотиками преступна.

— Совершенно с вами согласен.

— Я заметила у входа в больницу табличку отделения полиции.

— У них здесь пункт, одна комнатушка. Не всегда открыт, но сегодня вам повезло: утром здесь должна быть их сотрудница, она фиксирует обстоятельства другого дела.

— Я с ней поговорю. Если понадобятся подробности касательно лечения Робби, можно отправить ее к вам? — Я встаю.

— Нужно согласие самого Робби.

— Хорошо, сначала поговорю с ним. Спасибо, доктор Уокер. — Я протягиваю ему руку.

— Удачи вам. Надеюсь, вы во всем разберетесь, — говорит он, кажется от чистого сердца. — И еще раз поздравляю с номинацией на награду.

Я оставляю его наедине с бумажной работой и иду, следуя указателям, в токсикологическое отделение. Время посещений еще не наступило, и коридор пуст, в нем царит воскресная тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием моих кроссовок на линолеуме. Как только вхожу в палату, Лорен подбегает ко мне и хватает за руки.

— Робби за занавеской, одевается!

— Прекрасно.

Спрашиваю дежурную сестру, как прошла ночь, потом из-за занавески появляется уже одетый Робби. Он двигается как-то осторожно, словно ему больно ходить. Поблагодарив сестер, мы направляемся к дверям, и я спрашиваю Робби, не против ли он, если я сообщу о случившемся в полицию.

— Понимаешь, если ты не принимал этот несчастный наркотик, значит кто-то тебе его подмешал.

— Хорошо, — пожимает он плечами. — Делай как знаешь.

— Ты ведь правда не принимал его сам?

— Да, мама, не принимал. — Робби останавливается и смотрит мне прямо в глаза. — Честно, мама, не принимал.

Глаза — синие ледышки, в точности как у Лорен, да и у меня тоже. Я не сомневаюсь, что по ним можно читать, как по книге. Я и раньше видела, когда он врал, всякий раз он невольно опускал взгляд, не выдерживая моего, и слегка поджимал при этом губы. Сейчас ничего такого я не вижу. Обнимаю сына: слава богу, я могу ему верить.

Доктор Уокер оказался прав: нам повезло застать в приемном покое женщину в полицейской форме. Мы с Робби рассказываем ей обо всем, что произошло накануне вечером, и она обещает принять нас еще раз ближе к концу дня. Потом мы с детьми выходим на солнце и шагаем к машине. Робби все смеется над попытками Лорен убедить его поменяться комнатами. У Робби комната в мансарде, а у нее поменьше, на втором этаже.

— …Только прикинь, Робби, ты будешь тогда поближе к кухне, и ванная совсем рядом…

Едем домой, я пытаюсь усмирить тревожный внутренний голос, успокаиваю себя, мол, надо благодарить Бога, что все так кончилось, что мы так легко отделались. На какое-то время мне это удается, но не успеваем доехать, как в груди снова шевелится беспокойный червячок, напоминая, что рано радоваться, что если Робби не принимал наркотик, то еще не известно, кто и с какой целью ему его подмешал. Мне очень хочется, чтобы, вернувшись домой, мы забыли о злополучном происшествии, но я понимаю, что это еще далеко не конец.

3

— Полиция борется с наркоманами, понятное дело, — говорит инспектор О’Рейли, оглядывая нас. — Но намеренное подмешивание наркотика — это очень серьезное преступление, виновнику грозит до десяти лет тюрьмы.

Воскресенье клонится к вечеру. Мы теснимся в нашей гостиной: Фил, Лейла, Арчи, Марк, Робби и я, расположившись кружком на трех диванах и в двух просторных креслах. Фила я обычно не приглашаю, но иначе нам пришлось бы ехать в полицейский участок, а у Робби, хотя он и уверяет, что чувствует себя прекрасно, под глазами все еще черные круги, а лицо такое, будто он целый месяц не спал.

Лорен с Эрикой вывели Бенсона. На пороге Лорен бросила на меня обиженный взгляд, тем самым дав знать, что гулять с Эрикой она хочет не больше, чем плавать с акулой. Кстати, Фил отрицает, что бросил меня ради Эрики, но я-то знаю, что это именно так, и мы с детьми, особенно дети, не любим ее, хотя, если честно, она не такая уж плохая женщина. Чуть-чуть задирает нос, конечно, но в сущности не делает ничего дурного. И я сейчас ей не завидую, потому что придется общаться с угрюмой, озабоченной Лорен.

Лейла сидит, подавшись вперед, лицо ее мрачно. В свои сорок один год она все еще поразительно красива, глаз не оторвать. Черные, как сажа, волосы до плеч, густые и натурально вьющиеся. Глаза рыжие, как тигровая шкура, этакая смесь старого золота и осенних листьев; на смуглом лице теплого карамельного оттенка обычно сверкают белоснежные зубы, но сейчас она не улыбается.