Не возжелай мне зла - [13]

Вернувшись из больницы, я сразу позвонила ей и все рассказала. Она слушала молча, что на нее очень непохоже, пока я не добралась до того места, где ждала врача, а Робби лежал в палате реанимации и я понятия не имела, что он находится в критическом состоянии.

— А почему мне не позвонила? — спросила Лейла.

— Хотела, но тебе ведь час было добираться, да и у Арчи день рождения все-таки…

— Какая разница, ты должна была мне позвонить! В голове не укладывается, тебе пришлось столько испытать, а рядом никого.

— Слава богу, я скоро все узнала, но пока ждала, да, было очень страшно.

Я сообщила, что в полиции со всей серьезностью относятся к версии, что наркотик кто-то подмешал, и во второй половине дня нам собираются нанести визит.

— Мы немедленно возвращаемся.

— Но это вовсе не обязательно.

— А я считаю, что обязательно. — Она шумно вздохнула. — Ты вполне уверена, что мальчишки не врут?

— Насчет наркотиков? Вполне. Впрочем, Фил нет. Он думает, Робби врет, а я наивная дурочка.

— Значит, Фил будет с тобой спорить? Но все равно… — Лейла помолчала, а потом добавила: — В последнее время много пишут про случаи с наркотиками, но их подмешивают обычно, чтобы изнасиловать девушку… Ты как считаешь?

— Не всегда. В центре мы со всяким сталкиваемся. Я считаю, что дело гораздо шире, чем можно себе представить. Надеюсь, инцидент с Робби дополнит картину, имеющуюся у полиции.

Она раздраженно вздохнула:

— Погоди, приеду — возьму Марка за жабры.

— Лейла, Марк тут ни при чем. Конечно, мальчикам не следует шляться по пабам, тем более пить, но я считаю, что больше их обвинить не в чем.

— А разве мы не учили их всегда говорить правду? Не твердили, что они должны присматривать друг за другом, помогать и все такое?

— Марк и помог Робби. Поверь, он ему очень помог. И поехал с ним в больницу на «скорой».

Она что-то пробормотала, но я не поняла. У Лейлы четверо детей, Марк старший и единственный сын, и она возлагает на него большие надежды. Часа через два она примчалась к нам, и тут то и дело отводила Марка в сторонку и что-то ему втолковывала. Я видела, что он всякий раз пытался возразить, но Лейла не слушала, и в конце концов он просто опустил перед ней голову и стоически перенес выволочку.

Потом приехали двое полицейских, и вот мы все сидим и слушаем, как идет расследование. Говорит в основном инспектор Шон О’Рейли. У этого широкоплечего и темноволосого детины, несмотря на ирландское имя, явный шотландский акцент. Манера и ритм речи отсылают к Глазго, а не к Эдинбургу. Говорит он ровно, чуть нараспев, несколько расслабленно, совсем не так, как на восточном побережье. Его коллега, констебль Харри Буллуоркс, время от времени вставляет несколько слов, и становится понятно, что он, скорее всего, уроженец горной Шотландии. У него светлые волосы, практически рыжие, нежная кожа на лице покрыта веснушками, черты тонкие, почти женские. Едва ли не каждое слово он торопливо записывает в блокнот, то и дело внимательно поглядывая на босса.

— Двое наших коллег сейчас в баре на Хай-стрит, опрашивают управляющего, — говорит О’Рейли, — проверяют камеры видеонаблюдения и ищут свидетелей. Весь персонал, который работал в тот вечер, допросят, и всю следующую неделю наши ребята каждый вечер будут туда ходить и беседовать с клиентами.

— Вы считаете, это сделал человек, уже известный полиции? — спрашиваю. — То есть он не в первый раз совершает такое преступление?

— Возможно. В делах об изнасиловании, например, злоумышленник участвовал в нескольких эпизодах. Но в вашем случае… Скорее всего, Робби преступника хорошо знает.

Мы все смотрим на Робби. Трудно сказать, о чем он сейчас думает. Уставился на свои босые ноги, утопив пальцы в ковре. Ему явно не по себе. Мне хочется прижать его к груди, но я понимаю, что ему вряд ли понравится прилюдное проявление чувств.

— Иногда наркотики в напиток друг другу подмешивают друзья. Обычно смеха ради. Все остальное относится к злому умыслу, — поясняет О’Рейли. — Судя по тому состоянию, в котором Робби привезли в больницу, он проглотил очень большую дозу.

— Значит, злой умысел? — тихо спрашиваю я.

— Существует вероятность, что человек, который это сделал, ошибся в дозировке, но… — (Видно, что ему очень не хочется договаривать.) — Лично я склонен думать, что мы имеем дело именно со злым умыслом.

— Но кто мог совершить такое? И зачем?

Меня снова охватывает тревога. Фил сидит рядом на диване, и я ловлю себя на мысли, что мне хочется взять его за руку; пальцы сами тянутся, но я вовремя спохватываюсь, хватаюсь за подушку и крепко прижимаю ее к груди.

— Бессмыслица какая-то.

— Никто из моих друзей этого сделать не мог, — заявляет Робби.

— Ты же не знаешь, на что способны эти твои друзья, — говорит Фил.

— Это ты не знаешь, на что способны мои друзья! — огрызается Робби, сверкая на отца глазами. — А я знаю.

— Факт остается фактом: если ты не принимал оксибутират сам, то…

— Я уже сто раз повторял, — чуть не кричит Робби, всем телом подавшись к отцу, — я ничего такого не принимал!

— Значит, у кого-то из твоих приятелей на тебя зуб, — гнет свое Фил. — Может, ты кого-то обидел?