Не вошедшее в сборники - [4]

— Да, я понимаю, — задумчиво кивал Айвз.

— Эта определенность, — продолжал Форстер, — и останавливает меня. Уже ничего не будет поджидать за углом.

— Да, после остановки «Церковь». Я вас понимаю.

— Поверьте, — сказал Форстер, — в своих чувствах к ней я совершенно не сомневаюсь. Я люблю ее глубоко и верно. Но что-то в самом составе моей крови противится всякой предсказуемости. Я не знаю, чего хочу; но знаю, что хочу этого. Я, наверно, болтаю как идиот, но самому мне все понятно.

— Я вас понимаю, — сказал Айвз с несколько вялой улыбкой. — Но мне, пожалуй, пора идти к себе. Если вздумаете снова со мной здесь отужинать, мистер Форстер, я буду рад.

— В четверг? — предложил Форстер.

— В семь, если вам удобно, — ответил Айвз.

— В семь так в семь, — согласился Форстер.

В полдевятого Айвз сел в такси, которое доставило его к дому на одной из Западных Семидесятых. Его визитная карточка открыла ему доступ в старомодную приемную, куда в жизни не посмели бы сунуться Фортуна, Удача или Случай. Стены украшали офорты Уистлера, гравюры Имярека, натюрморты с виноградной кистью, садовой тележкой, такими арбузными косточками, рассыпанными по столу, что их не отличишь от настоящих, и головка Грёза. Это был — уклад. Были даже медные подставки для дров. На столе лежал альбом, в сафьяне, с потемневшими серебряными наклепками. Громко тикали часы на камине и без пяти минут девять издали предупредительный щелчок. Айвз удивленно поднял глаза и вспомнил, как столь же предупредительно щелкали часы в доме у его бабушки.

А потом по лестнице спустилась Мэри Марсден. Ей было двадцать четыре года, и я оставляю ее вашему воображению. Скажу одно: молодость, здоровье, искренность, смелость и сине-зеленые глаза всегда прекрасны, и она обладала этим всем. Она протянула Айвзу руку с милой сердечностью старой дружбы.

— Ты не можешь себе представить, как приятно, — сказала она, — раз в три года тебя здесь видеть.

Полчаса они разговаривали. Каюсь, я не в состоянии повторить их разговор. Вы его найдете в любом светском романе. Когда с этой частью было покончено, Мэри спросила:

— Ну как, нашел ты то, чего хотел, за время своих странствий?

— То, чего я хотел? — спросил Айвз.

— Ну да. Ты же всегда был странный. Еще в детстве не хотел играть в камешки, в бейсбол, ни в какую игру, где есть правила. Нырять хотел только в тех местах, где могло оказаться и полметра, и десять. А вырос, остался тем же. Мы часто обсуждали эти твои чудачества.

— Боюсь, я неисправим, — сказал Айвз. — Мне претит учение о предопределении, тройное правило, закон всемирного тяготения, о налогах и тому подобное. Жизнь всегда мне казалась чем-то вроде детективного сериала, где к каждому выпуску прилагается краткое изложение следующей главы.

Мэри залилась веселым смехом.

— Боб Эймз мне рассказывал, — сказала она, — об одной твоей проделке. Вы ехали в поезде на юг, и вдруг ты вышел в городе, где и не думал останавливаться, только из-за того, что кондуктор вывесил в конце вагона название следующей станции.

— Помню, — сказал Айвз. — Эта «следующая станция» всегда для меня была понятием, от которого хотелось удрать.

— Я знаю, — сказала Мэри. — И это очень глупо. Надеюсь, ты не нашел того, чего хотел не найти, и выходил на станции, где станций не было, и ничего такого, чего ты ждал, не случилось с тобой за все эти три года.

— Кое-чего я хотел еще до того, как уехал, — сказал Айвз.

Мэри ясно взглянула ему в глаза с легкой, но совершенно прелестной улыбкой.

— Да, — сказала она. — Ты хотел меня. И ничто этому не препятствовало, как ты сам прекрасно знаешь.

Не отвечая, Айвз медленно обводил взглядом комнату. С тех пор как он был здесь три года назад, она ничуть не изменилась. Он живо вспомнил свои тогдашние мысли. Предметы в этой комнате незыблемы, как вечные холмы. Тут невозможны никакие перемены, кроме тех, что внесет безжалостное время. Этот альбом с серебряными наклепками так и будет лежать на том же углу стола, так же будут висеть по стенам эти картины, стулья будут дежурить на своих местах каждое утро, каждый полдень и вечер, покуда держится этот уклад. Эти медные подставки для дров — воплощение стабильности. Кое-где вкраплены реликвии столетней старины, и они здесь пребудут еще столетья. Тому, кто будет покидать и вновь обретать этот кров, никогда не придется мучиться предчувствием или сомнением. Он найдет все таким же, каким оставил. Прекрасный принц Случай никогда не постучится в эту дверь.

А перед ним сидела прекрасная дама, под стать этому укладу. Нежная, прохладная, неизменная. Никаких сюрпризов. Тот, кто проведет с ней век, не заметит перемены, пусть она даже станет морщинистая и седая. Три года его не было, а она все его ждет, такая же, как этот дом, незыблемая, постоянная. Тогда он был уверен, что она любит его. Уверенность, что так будет вечно, и погнала его в дальние страны. Так текли его мысли.

— А я скоро замуж выхожу, — сказала Мэри.

В четверг, днем, Форстер запыхавшись явился к Айвзу в отель.

— Прошу прощенья, старина, — сказал он. — Наш ужин придется отложить этак на годик. Я уезжаю. Пароход отчаливает в четыре. Мы с вами тогда так славно поговорили, и это все решило. Поболтаюсь по свету и, может быть, избавлюсь от кошмара, терзающего меня и вас, — от этого страха узнать, что будет дальше. Я сделал одну вещь, которая слегка мучит мою совесть. Но так будет лучше для нас обоих. Я написал той даме, с которой был помолвлен, и все ей объяснил — откровенно признался, почему я уезжаю: не перенесу размеренности брака. Как по-вашему: правильно я поступил?