Не верь, не бойся, не прощай - [25]

— Мама вчера себе места не находила! — гордо объявил Антошка, незаметно прокравшийся в прихожую.

— Не выдумывай! — прикрикнула на мальчика Марина с напускной строгостью.

— Ничего я не выдумываю. Ты так и говорила: «Места себе не нахожу».

— Я больше не буду, — как-то по-детски произнес Евгений. — Расскажу обо всем Косте Салазкину и сразу назад. Пусть полиция разбирается.

— Вот это правильно, — одобрила Марина, хотя, честно говоря, не знала, действительно ли так думает. Просто ей нравилось, что большой, сильный мужчина оправдывается и хочет ей угодить.

— Так я пошел? — спросил Евгений.

— Хлеба на обратном пути купишь? И молока…

— Хорошо.

Поручение Марины вылетело из головы Евгения, как только он очутился за пределами ее видимости. Первым делом мужчина отправился отнюдь не в полицию, а в копировальный центр, где попросил паренька напечатать, а потом и размножить небольшое объявление, в котором говорилось, что он якобы продает раритетные вещи из коллекции покойных родителей.

Расклеивая листочки на столбах, дверях и заборах, Евгений невольно вспомнил своих настоящих родителей, которые никаких коллекций не имели и в раритетах разбирались не больше, чем он сам. Маму он до сих пор любил так сильно, что не задумываясь отдал бы за нее жизнь, если бы такой обмен был возможен. А отец для него все равно что умер. Евгений старался не думать о нем. Не он ли свел в могилу маму своими вечными придирками?

Мелочный, скупой (бережливый, как он сам это называл), Зоряной-старший постоянно брюзжал, сдувал пылинки с мебели и переставлял вещи с места на место. Мама была другая — веселая, щедрая, открытая. Даже не верилось, что столь разные люди способны уживаться вместе. Но Евгений знал причину. С раннего детства. Этой причиной был он сам. Однажды Евгений подслушал, как родители выясняют отношения, и мама тогда сказала отцу: «Если бы не Женя, я бы тебя давно бросила, Плюшкин несчастный». — «Так уходи, — прозвучало в ответ. — Собирай манатки и проваливай на все четыре стороны!» — «Не могу, — печально призналась мама. — У каждого мальчика должен быть отец, хотя бы такой, как ты».

Евгений так не считал. Несколько раз он пытался поговорить с мамой и убедить ее, что они прекрасно проживут вдвоем, но она даже слышать об этом не хотела. По его предположениям, она уже знала, что у нее опухоль, и боялась, что после ее смерти сын останется один. Мама полагала, что жить с родным отцом лучше, чем в сиротском приюте, и, в общем-то, была права. Она никому не говорила о своей болезни до самых последних дней, когда уже не могла обходиться без обезболивающих лекарств. Ее смерть была ужасной. И Евгений до сих пор не мог простить отца за то, что тот ничем не облегчил мамины страдания. Себя он тоже не простил. Когда мама умерла, пятнадцатилетний Евгений катался за городом на лыжах с одноклассниками. При мысли об этом ему до сих пор хотелось стонать в бессильной муке и скрипеть зубами, пока они не раскрошатся.

Евгений провел рукой по лицу, словно снимал с него паутину, и обнаружил, что ноги привели его к райотделу полиции. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, мужчина вошел внутрь и попросил дежурного вызвать младшего лейтенанта Салазкина.

— Кабинет четырнадцать, — буркнул полицейский, уткнувшийся носом в один из простеньких кроссвордов, которые так любят разгадывать не очень умные или просто плохо образованные люди. Хотя нет, они их не разгадывают, а заполняют автоматически, потому что задания кочуют из журнала в журнал, неизменные, как строки Святого писания.

— Пусть Салазкин выйдет на улицу, — попросил Евгений.

— Чего? — Полицейский с недоумением уставился на него. — Слушай, тут слово незнакомое попалось. Популярное блюдо из яиц, семь букв, третья «че», предпоследняя «цэ». Впервые такое встречается. Чего это они? — Полицейский закрыл журнал, чтобы взглянуть на обложку. — Блюдо какое-то придумали. Я им кулинар, что ли?

— Яичница.

— Чего?

— Яичница, — повторил Евгений, сдерживая улыбку.

— О, точно! — просиял дежурный. — Тут у меня как раз «туя» на «я» заканчивается.

Туя, разумеется, туя. Она фигурировала во всех кроссвордах, попадавших на зону.

— Салазкина позовешь? — спросил Евгений.

— Да, сейчас. — Дежурный махнул рукой. — Подожди там.

Выйдя на крыльцо, Евгений стал наблюдать, как двое алкашей под присмотром полицейского моют патрульный автомобиль. Учитывая то обстоятельство, что все трое маялись с похмелья, зрелище было увлекательное, но появление Салазкина помешало насладиться им до конца.

— Привет, Костя, — сказал Евгений, протягивая руку.

— С ума сошел? — возмутился Салазкин. — Ты бы еще целоваться полез. Тут же везде глаза. Отследят, что с уголовным элементом общаюсь, в коррупции обвинят.

— Какой я тебе уголовник? — буркнул Евгений, опуская руку. — Да и ты на коррупционера не похож.

И в самом деле, Салазкин больше смахивал на старшекурсника, который вышел на перекур из института: джинсы, голубая рубашка, тесный ворсистый пиджачок с коротенькими рукавами…

— Ты по делу? — спросил младший лейтенант, настороженно поглядывая по сторонам. — Или просто так заглянул?

— По делу, — заверил его Евгений. — Я ведь собственное расследование провожу…