Не упустить свою жизнь - [9]
«Увидев три апельсина, я должен жонглировать. Увидев две башни, я должен идти». Эти достойные внимания слова принадлежат канатоходцу Филиппу Пети, они ответ на вопрос полиции, на каком основании тот в 7:50 утра шел по канату, переброшенному с помощью арбалета от одной башни Всемирного торгового центра к другой. Еще раньше, увидев две башни Нотр-Дама, Филипп поступил так же. «L’art pour l’art» («Искусство ради искусства»), — гласит философия этого канатоходца. Сегодня я опять и опять размышляю об этом великолепном человеке, Филиппе Пети: его ответ полиции бесценен и заслуживает пристального рассмотрения. Мы задаем подобные вопросы, хотим знать ответ, а его невозможно дать. Почему ты ее любишь? В общем-то, любой ответ на подобный вопрос смехотворен. Потому что она такая хорошенькая? Потому что умна? Потому что у нее на носу такой милый прыщик? Ничто из этого не имеет смысла. Почему вы стали священником? Из любви к Богу? Или к проповедям? Из ненависти к женщинам? Почему вы стали монахом? Потому что любите молиться? Потому что любите тишину? Потому что любите печь хлеб и чтобы вам при этом не мешали? На вопросы подобного рода попросту нет ответов… Есть внутреннее «должен», внутреннее давление или внутренний позыв, объясняющий всё то, что сам человек объяснить не может. Невозможно получить удовлетворительный ответ, спрашивая монаха, почему он стал монахом. Точно так же мало объяснит нам ребенок, если мы спросим его: «Почему ты играешь с этим мячом?» Он-то знает, что на этот вопрос нет другого ответа, кроме «Если я вижу мяч, я должен с ним играть».
Тем же путем следовал и Йозеф Бойс. Борец за расширение пространства для творцов и творчества, он ставил вопрос, что еще мотивирует нас после достижения свободы. Он считал, что это не деньги или некоторая вынужденная необходимость, но исключительно «любовь к своему делу». Она источник творческого созидания.
2. Ты обязан работать!
Мирской труд ради дохода не выдвигается на первое место ни в философии искусства жизни, ни в большинстве катехизисов. Эти философские и христианские традиции до сих пор накладывают свой отпечаток на трудовые будни в западной культуре. Только в античной церкви определенные профессии считались несовместимыми с христианством — религией любви к себе и ближнему! В современном понимании работа мешает глубокому осмыслению жизни, так что благородные помыслы, культура и религия приходят после окончания службы. Это ведет к тому, что сегодня в западном мире христианами можно считать даже тех, кто работает на военную индустрию или на фабриках, где занимаются убоем животных в промышленных масштабах. В однобоком прочтении заповеди «Не убий» виновата церковь, негласно добавляющая: впрочем, если на работе, то можно.
Отсутствие же труда считается моральным падением. Особенно отчетливо это сформулировано в протестантизме. Лютер и Кальвин ценили труд как своего рода служение Богу. Мы до сих пор подвержены влиянию их идеологии: общество успеха сотворило из бездеятельности свободное время. Иммануил Кант определял лень как «склонность к состоянию покоя без предшествовавшего труда». Но сегодня многие чувствуют себя лентяями даже тогда, когда им хочется покоя после проделанной работы. При этом совершенно не принимается во внимание, что под «отдыхом» может пониматься и неподвижное лежание перед экраном телевизора, и изнурительная тренировка в фитнес-клубе. Сегодня совесть едва ли позволит лениться людям, ориентированным на успех. И даже когда баланс на банковском счете — лучше не пожелаешь, наше супер-эго не может угомониться. Бездеятельность быстро приводит к чувству вины. При этом решающим в вопросах совести должен быть не вопрос «работать или не работать», но «над чем и во имя чего работать».
На упреки в том, что он занимался рекламой, Йозеф Бойс возражал: «Всю свою жизнь я что-то рекламировал, но хоть раз стоило бы поинтересоваться, во имя чего». Во имя хорошего виски или на благо дела Amnesty International? Во имя оборонной промышленности или ради искусства? Для славы или удовольствия? Близкой к капитализму этике христианства это, похоже, часто безразлично: главное — работать. Многие люди — «христиане выходного дня», по будням переориентирующиеся на ценности духа времени. Йозефу Бойсу принадлежит провокационное высказывание: «Христианство создало материализм!»
Такие христианские философы, как Сёрен Кьеркегор[17], или религиозные мыслители, как Лев Николаевич Толстой, тоже бунтовали против ханжества двойной морали христианства. Они считали, что нельзя называться христианином только потому, что ты посещаешь церковную службу или заявляешь о своем вероисповедании. Действительно, быть в состоянии придерживаться христианских ценностей (что касается, разумеется, и работы) — это скорее дальняя цель. Она требует сильной воли и бесконечной практики.
В монастырях труду придается величайшее и, в первую очередь, содержательное значение. Труд становится составной частью цельной концепции жизни. Подобная идея совершенно не по душе официальной церкви и политике; это показывает тот факт, что работа, требующая этической ответственности, часто остается заперта внутри стен монастырей. Впрочем, есть надежда, что церковь снова вспомнит о потенциале монастырского взгляда на труд. И если работе суждено стать искусством жизни — что особенно полезно для людей творческих, — то давно пора больше не изолировать ее, но рассматривать как часть сознательной жизни.
