Не ум.ru - [81]

94

С отцом, невостребованным, однако же не озлобившимся, а лишь подрастерявшим энтузиазм, но вполне себе миролюбивым писателем-домоседом, мы почти всякое субботнее утро были предоставлены самим себе. Это означало прогулку по свежему, что в те забранные дымкой годы еще не было для города чудом, воздуху. Видимо, это было пограничное время, когда урбанизация еще балансировала на тонкой грани, отделявшей ее от открытой войны с экологией. Мы знаем, кто победил. Из живущих точно никто.

Сестрёнку с собой не брали, она не напрашивалась и не обижалась. Бабуля подучила: «Мужчинам время от времени надо побыть наедине». А отец… Отец со всем соглашался, при том, что Иришку любил никак не меньше меня. Удивительно покладистый был человек. Через это и умер рано. Сказали ему, наверное, что пожил достаточно, он и не стал хорохориться. Сделал что повелели.

Отец мало говорил и в тоже время ни на минуту не умолкал, но только внутри себя. Я это видел, чувствовал, старался не помешать, наслаждался нашей бескорыстной близостью, гордился своим чувством такта, хотя не уверен, что тогда мог подумать именно так. Иногда я все же спрашивал. Не приставал с вопросом, не лез, а именно спрашивал, интуитивно попадая в пересадки отца с одной на другую темы, и поэтому не раздражал, а возможно влиял на дальнейшие размышления. Так поинтересовался однажды:

– Па, а что такое позорная жизнь?

Случайно услышал от мамы совсем не мне адресованное, с кем-то говорила по телефону.

– Глупость, сын, – просто ответил отец. И, скорее всего, ему не следовало продолжать, учитывая мой возраст, но он продолжил: – Жизнь как таковая не может быть позорной. Правда, так ее можно прожить. Возможно, это единственное, что по-настоящему угрожает любому из нас.

– И мне?

– Тебе даже больше. Я про свою уже почти все знаю.

Он не спросил обычное для родителей: «Откуда у тебя это?» Любимый мамин вопрос. Будто речь о вещи, хотя всегда было о словах и манерах. Возможно, знал или только догадывался, но не желал подтверждений. Я запомнил его ответы, как перерисовал бы по буквам слова из иностранного языка, и они относительно хранились в моей памяти, завалившись куда-то за ее подкладку. И высыпались наружу уже классе в девятом или даже в десятом. Я прогулял два урока истории, обошёл стороной «домашку» – не до этого было, влюблённость по занятости соперничает с рыбной ловлей в путину, и меня – кто бы мог сомневаться в час появления – тут же позвали к доске. Учитель, историк. Я что-то мычал, пытаясь угадать неугадываемое, требовавшее точных знаний. Победитель школьной олимпиады… В недавнем прошлом. И учитель не снёс разочарования.

– Позорно не знать… – начал он, но я не дал ему договорить. До сих пор не знаю, откуда что взялось. Я не про слова, они из-за подкладки в памяти, я о смелости.

– Это глупость, – сказал я, заставив окаменеть класс, учителя, птицу за окном, и она рухнула со своего эшелона. – Незнание как таковое не может быть позорным.

Бог свидетель, с продолжением я не нашёлся, но историк сам пришёл мне на помощь:

– Позорно козырять незнанием. Если бы ты соизволил проявить… вежливость и поубавить бравады, то услышал бы от меня эту мудрость в несколько иной интерпретации, не меняющей, впрочем, смысл. Садись. Два.

Я не был расстроен и после урока поблагодарил учителя. Вспомнил пословицу и то, что не позор в ней фигурирует, а стыд.

– Вообще-то, та, что знаю я, звучит так: не стыдно не знать – стыдно не спросить, – по-учительски принял он моё раскаяние. – И никогда, мой тебе совет, не обвиняй собеседника в глупости. Нарвёшься на глупца, и жизнь твоя может полететь под откос.

Но к чему нам все эти наставления?

За год до смерти отца я выговорил ему за то, что он нас с сестрой бросил. Дерзко, непоколебимо уверенный в своей правоте. Настолько раззадорился, что сказал:

– И вообще, пошёл ты…

Я договорил. Знал адрес и не побоялся произнести.

– Ты… То, что ты сейчас сделал, – это ужасно, – ответил отец. Медленно, слово за словом, словно между словами спичку перекатывал из одного угла рта в другой, так тяжело ему далась сдержанность. – Но гораздо хуже, что тебе с этим придётся жить. Долго. Дольше, чем мне.

Черт, ну почему он тогда справился с эмоциями, не врезал мне, как я того заслуживал…

95

Отец любил держать меня за руку и, скорее всего сам того не подозревая, в задумчивости елозил большим пальцем по моей детской ладони. Словно подтирал что-то в линии жизни. Ненужное. И об этой ненужности было известно только ему. Подправлял линию.

Позже я думал, что, возможно, он промахнулся, свёз неловкостью, или чересчур углубившись в себя, что-то нужное. Но могло статься, что правильно тёр, там где надо, иначе вышло бы еще хуже. А так… Так я очутился среди себе подобных, тех, кем жизнь не заинтересовалась, но пропустила попользоваться собой. Правда, без особых удобств. Я называю нас людьми паузы.

Не так давно в моем характере завелась переменчивость. Возможно, от дочери подхватил, она обожает переиначивать планы, метаться подранком между симпатий и антипатий, меняя одни силки на другие, и сбрасывать вчерашних кумиров, как провонявшие потом носки.