Не уходя в атаку - [13]

Руки вспотели, плохо повинуются, изодранные об острые камни; наконец-то провода соединены с машинкой. Теперь только повернуть рукоятку...

Уже все небо покрылось закатным багрянцем. И в струящемся свете Захар Николаевич заметил на камнях возле траншеи котенка с задранным пушистым хвостом.

«Прощай, Зоя...» Над головой затопали коваными сапогами. А он с необъяснимым азартом ждал, когда немец наклонится над взрывчаткой. Ну вот и пора!..

Над рекой в сумерках вымахнул высоченный огненный смерч, кинул с бруствера в траншею котенка, завыл диким зверем. Свет его слился с пламенно-красным небом и погас. И более ничего не увидел Акулов, проваливаясь в кромешную темную пропасть.

Поперек реки грохнулись искореженные железные фермы моста, кинув вокруг водоворотные волны и кровавые в закатном свете брызги. Вода взбудо-раженно заклокотала, яростно кинулась грудью на железное препятствие, перегородившее русло. Откатилась, вернулась и ударила с новой силой. Гнутые полосы металла дрожали, но не сдавались. И укрощенные волны огибали частые переплеты, пенясь и затаенно рыча.

А туда, где остался котенок, бежали, пригибаясь и петляя, бойцы. С ходу ввязывались в перестрелку, заполняя пустые боевые ячейки траншей. Из-за домов выглянул танк: султаны взрывов выросли на том берегу.

Осмелевший котенок терся и ласкался у запыленных сапог командира, совсем не страшась выстрелов.

Потом отбежал в угол, притаился, бросился на щепку, словно на мышонка.

Командир взял его на руки. Суровое лицо воина подобрело, усталые глаза налились теплотой. Зазвонил полевой телефон в блиндаже, и командир ответил:

— Закрепились, товарищ генерал!

13

Поезд, окутанный серым облаком, проскочил дальше, замедляя движение и распугивая лесную тишину грохотом металла. От локомотива во все стороны вырывался горячий пар, что-то шипело. Вода в тендере иссякала: о«а сочилась из самых нижних пробоин. Жизнь паровоза утекала вместе со слабыми струйками.

Палкин очнулся раньше других, потянулся к гудку: из дымного облака раздался хриплый, но еще довольно сильный голос паровоза:

— Жи-и-и-ив!

Машинист попытался что-то сделать для ускорения хода, но, убедившись, что все усилия напрасны, и ничего не видя, крикнул:

— Есть кто живой? Что там видно?

— Дурацкий пар и, кажется, лес кругом.

Демина отплевалась и поднялась с полу.

— Смирнов, где вы?

Павла выбросило на тендер, в уголь. Опомнившись, он осмотрелся: линия железной дороги отошла от переднего края обороны. «Вот и капут, если немцы», — думал он, ощущая замедление хода.

Вдалеке виднелись дома, семафоры.

Это открытие и обрадовало и встревожило Демину. Теперь они могли быть не одни на линии. Вдруг бронепоезд?

— Дотянуть, Трофим Федотыч, до станции.

Палкин с сомнением покачал головой. Обследовали машину. Наткнулись на пробоину в паропроводе. Забили ее березовым колышком.

— Где же наш Мухин? — хватился Палкин.

Павел был на передней площадке, но кочегара не обнаружил.

— Останови поезд. Пойду искать.

Смирнов спустился по лесенке, примеряясь прыгнуть. Трофим Федотович потянулся к рукоятке автотормоза.

Демина моментально оценила обстановку: если, они остановятся, то потом не смогут тронуть поезд с места, закупорят перегон.

— Нельзя! Кровь с носа, а поезд довести до станции, — жестко потребовала она.

Но поезд двигался все тише и тише. Никакие ухищрения машиниста не помогли. Насосы отказывали — воды нет. Это был конец рейса. Смирнов сердито указал Деминой на водомерное стекло:

— Вот умница! Топку так и так тушить. А товарища бросили...

Это было тяжелое обвинение, но Демина промолчала: отчасти помощник машиниста был прав. Ей самой было нелегко на сердце. Мягкостью войны не выиграешь. Ведь Захару тоже было больно отрывать ее от себя. Но он расстался: нужно! И все-таки сердце ныло, горько, надрывно.

С горечью смотрел Палкин вдаль: впервые в жизни он должен бросить состав на перегоне. По традиции машинистов — позорный проступок. Да и товарища потеряли. Но он не порицал Демину: из-за одного, даже очень близкого тебе человека нельзя рисковать жизнью сотен людей. И все же на душе у него было тяжело, больно в груди.

Поезд как-то виновато остановился. Палкин хотел дать сигнал прибытия, но вместо свистка вверху вырвался шумный хрип: давление пара скатилось до нуля. И машинист устыдился такого гудка.

От станции к эшелону спешили люди в военной форме. И от состава к паровозу тоже бежали. Впереди всех — поджарый атлет, громко ругаясь. Он подскочил к Палкину.

— Водовоз! Дать тебе по морде! — заорал верзила, замахиваясь на машиниста. — Завез, сволочь, к немцам!

У Деминой дрожали руки, но она подняла пистолет, чтобы выстрелом вверх испугать беженцев, защитить машиниста от самосуда. Но люди сами оттащили верзилу.

А крикливая жена стрелочника нагнула голову Палкина и поцеловала его в лоб.

Поздней ночью вкатилась на станцию дрезина, Беженцы кинулись к ней за вестями. Зоя искала Акулова, спросила толстого водителя. Тот ответил, что начальник станции с Морозом и комендантом едут где-то на автомашине. Она поняла и поникла и потихоньку пошла в темноту, туда, где натруженно урчали моторы. Крупная горькая слеза выкатилась из самого сердца, плеснулась в глаза.