Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали - [25]

На меня это произвело впечатление, на Казанцева — никакого.

— Швейцар скажет то, что ему скажем мы, это во-первых. А во-вторых, наш анатом установил царапины в горле, характерные именно для пинцета. Одевайтесь, доктор, разговор продолжим у нас.

Я еще не видел, чтобы здоровый цвет лица человека, в мгновенье почти, превращался в болезненно-серый.

Человека качнуло.

— Позвольте присяду...

— Но ненадолго.

Доктор закрылся ладонями и упер в них лицо...

Дядя бросил взгляд на Казанцева, и в этом взгляде блеснуло театральное «браво».

— Неужели он мог? — донеслось из под ладоней. — Клялся, что во время приступа она кусала губы, схватила платок и...

— И он якобы проскочил в дыхательное горло?

— Да. Меня там не было, я клянусь.

— Клятвам не верили еще суды средних веков. Рассказывайте, кто там был. «Он» — ваш близкий приятель?

— ...брат, брат по матери... у нас разные фамилии, но...

— Эти детали нас не интересуют.

— Ну почему же, Дмитрий Петрович, — подыграл дядя, — на суде они могут помочь доктору как обстоятельства, так сказать, вынужденной помощи преступнику — просьба близкого родственника.

— Да-да-да! — человек отнял ладони от лица. — Он говорил со слов некого гинеколога, что при сильном припадке будет выкидыш. Хотел жениться на очень богатой

купчихе, она староверка, узнала — выгнала бы его поганой метлой.

— Ну дальше-дальше, что за травку вы ей сварили, полученную, мы еще не проверяли почтовую документацию, но тем не менее — из Норвегии, да?

Тому опять захотелось закрыть лицо, он сделал это только наполовину, положив голову на левую ладонь.

— ... из Норвегии.

— Идея ваша?

— Упаси Боже, я просто обратился к знакомому коллеге-врачу.

— Ну тоже немножко легче, — прокомментировал дядя.

Казанцев был менее снисходителен:

— В лучшем случае — лишение права на врачебную практику. Сейчас поедем к нам в Экспедицию, и всё, как чистосердечное признание, изложите под протокол.

— Да-да.

Дверь вдруг открылась и на пороге объявился веселого вида красивый молодой человек... застыл, недоуменно глядя на жандарма в генеральских погонах, да и мы производили впечатление людей неслучайных...

Казанцев только спросил:

— Он?

Доктор, не глядя в сторону появившегося, несколько раз мелко покивал головой.

Веселое выражение гостя сменилось на серьезное, и мне показалось по новым чертам лица — умное.

Он перевел взгляд с нас на своего удрученного брата... постоял так несколько секунд, сделал шаг назад и медленно закрыл за собою дверь.

— Зачем вы его отпустили, Дмитрий Петрович?!

— Интуиция, мой милый. А вы, доктор, снимайте халат, принимайте гражданский вид — сейчас едем.

Едва он успел договорить, как из приемной раздался противный и понятный любому стрелявшему человеку хлопок.

— Интуиция, — повторил Казанцев и внимательно посмотрел на меня.

И видимо, ему не понравилось мое «смятение чувств» — человек ведь остался бы жив при задержании, дальше должен следовать законный публичный суд...

— А ты видел, каким весельчаком он сюда явился? Это после убийства человека, даже двоих, учитывая ее беременность.

— Собаке собачья и смерть, — спокойно откомментировал дядя.

Дома у меня не шел из головы вид трупа в приемной и равнодушно-грубое к случившемуся со стороны Казанцева и дяди отношение.

Я даже выпил вина, чтобы немного себя успокоить, сел в кресло...

Без мыслей какое-то время...

А ведь оба моих старших товарища — дети войны, воевали уже в двадцатилетнем возрасте, и не только под пулями — в «штыковые» ходили.

Кто для них этот хлыщ, запросто убивший беременную женщину?

Да, он просто не человек.

Грустно живет Россия — всё вместе: и герои и подлецы, причем вторые устраиваются и чувствуют часто себя лучше первых.

Вот Строганов Сергей Григорьевич, в возрасте за шестьдесят уже лет добился допустить себя до действий в Крымской войне, и хотя очень старались привязать его только к штабным делам, два раза ходил в контратаки.

Завтра мы с дядей приглашены им на ужин. А сейчас хочется мне, перешагивая через события, о которых расскажу позже, вспомнить один из двух наших спектаклей-Гамлетов.

Тот, где я играл, и где чувство подсказывало — ох, не будет тут никакого благополучия.

Шагну сразу на полгода вперед — сентябрь, начало университетских занятий и наша премьера «Гамлет».

Готовился я очень серьезно, и прочие артисты тоже. Прекрасная Ольга дорепетировала безумье Офелии до точки, когда сама уже заговариваться начала.

К моменту этому главным режиссером театра стал Сашка, и в коллективе не было споров: закончил историко-филологический факультет Московского университета, потом два года учился в Гарварде, артистические способности несомненные — в общем, все «за».

И вот, до захода еще в гримерную почувствовал я некую странность — корзинки пронесли — прикрытые материей, но разглядеть удалось — там вино.

Ладно, оно к банкету после спектакля, хотя — многовато.

Сашка шепчется со вторым режиссером и явно дожидаются, когда я скроюсь в гримерной. И Сашка теплый уже. Это не страшно, роль тени отца Гамлета — простонать три фразы и пей себе дальше.

Всё это я, однако, отбросил — настраиваться надо, в роль за пять минут не войдешь.

Мой выход — первый, после третьего звонка я, давя волнение, подхожу к кулисе, Сашки-призрака нигде не видно, второй режиссер показывает уже мне выход на сцену.