Не твой герой - [30]

«Боже, все ее тело дрожит». Я отношу ее в кровать и натягиваю одеяло до подбородка.

— Я позабочусь об этом. Не волнуйся, хорошо?

Она хватает меня за руку, но не может произнести ни единого слова из-за слез.

— Все нормально. Все будет хорошо, — я сажусь рядом с ней и убираю влажные волосы с ее лица. Мое сердце разрывается с каждым ее всхлипом, и я сжимаю челюсти, когда перед глазами мелькают картинки того, как Бена увозят.

Через несколько минут ее рука отпускает мою, а глаза закрываются, когда она проваливается в сон. Я наклоняюсь и целую ее в лоб. «Я не позволю ему тронуть Бена». С этим обещанием я выхожу из ее комнаты и едва не спотыкаюсь о мальчика, который нашел путь к моему сердцу.

— Привет, Сэм, — он протирает свои сонные глаза и пытается пройти в комнату Кортни.

— Привет. Давай дадим твоей маме немного поспать. Я могу приготовить тебе что-нибудь поесть, и можем посмотреть мультики.

— Конечно, — он подходит ко мне и поднимает вверх руки, все еще слишком вялый для того, чтобы самостоятельно спуститься вниз.

Я поднимаю его маленькое тело, и он кладет голову на мое плечо, пока мы не спускаемся вниз. Оказавшись на диване, Бен отползает в угол и хватает одеяло, прежде чем включить телевизор.

— Ты голоден? — спрашиваю я.

— Да. Можно мне хлопья?

— Конечно. С чем?

— С зефиром?

— Я скоро вернусь.

Я наливаю ему огромную миску, не зная, сколько он на самом деле ест, и возвращаюсь в гостиную.

— Спасибо.

Он спрыгивает с дивана и, зачерпывая сладкие хлопья ложкой, отправляет их в рот. Черт, это выглядит так забавно, что я беру себе миску и присоединяюсь к нему на полу. Мы смотрим мультики, и я усмехаюсь, когда он встает, чтобы схватить фигурки игрушек-трансформеров, чтобы мы могли скопировать то, что они делают по телевизору.

— Бен! — кричит Кортни со второго этажа, и, прежде чем кто-либо из нас успевает ответить, она едва не скатывается вниз по лестнице от того, что сбегает так быстро. — Бен!

— Я здесь, мамочка, — смеется он и встает, чтобы обнять ее, не обращая внимания на ее беспокойство.

— Ты… ты был здесь, не так ли? — ее испуганные глаза встречаются с моими поверх его головы, и она сильно зажмуривается. Я хотел бы сделать все, чтобы для нее это закончилось, и данная мысль укрепляет мою решимость разобраться с этим. Она втягивает воздух и отодвигается от сына, продолжая удерживать его за плечи. — Ты уже почистил зубы?

— Нет, — хихикает он.

— Тогда иди и сделай это, пожалуйста.

— Хорошо!

Как только он исчезает вверху лестницы, она плюхается на подлокотник дивана и обхватывает голову руками.

— Я проснулась, а его не было в своей комнате… — руки заглушают ее голос. — Я подумала, что он уже забрал его.

Черт меня побери, если я не могу чувствовать ее боль.

— Посмотри на меня.

Кортни поднимает голову, и перепуганный взгляд встречается с моим.

— Он не заберет его.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я знаю самого грязного, подлого и самого мстительного адвоката, жившего когда-либо, — я наклоняюсь и настойчиво целую ее в губы, — и он задолжал мне.

*

Когда я паркую машину на длинной изогнутой подъездной дорожке у дома, в котором вырос и в который однажды поклялся никогда не возвращаться, внутри меня появляется беспокойство. Безупречные кусты украшают гравийную дорожку, а в центре парадного двора находится бутафорный фонтан. Я не был здесь почти десять лет, но складывается такое впечатление, словно только вчера моя жизнь была разрушена в подвале этой груды кирпичей. Гнев и обида скребутся в моей груди словно кошки, но я подавляю их — ради нее.

Я делаю несколько успокаивающих вдохов и выключаю зажигание, после чего убираю ключи в карман перед тем, как подхожу к двери и стучу.

— Так! Так! Кого мы здесь видим, а? — спрашивает Джером Монро, облокотившись о дверной косяк. — Сколько же прошло? — он замолкает, глядя на золотой «Ролекс». — Восемь лет? Что же я такого совершил, что удостоился чести лицезреть своего единственного сына?

Его снисходительный тон заставляет меня вновь почувствовать себя ребенком — всегда недостаточно хорошим и вечно путающимся под ногами. Годы воспоминаний проносятся перед моими глазами, и я заикаюсь:

— Я, эмм…

— Ты — что, Сэмми? Тебе что-то нужно от папы? Снова неприятности с копами? — он скрещивает руки на груди и пристально оглядывает меня сверху донизу, ненависть и недовольство проявляются на его лице.

«Бен и Кортни, Бен и Кортни».

Я слегка выпрямляюсь и искоса смотрю на него, теперь подпитываемый гневом за то, какой он на самом деле кусок дерьма.

— Мне нужна помощь.

Он смеется, но прежде чем успевает ответить, я прерываю его:

— Ты разрушил мою гребаную жизнь. Ты был хреновым отцом. Ты оскорбил меня, использовал и манипулировал мной. Очевидно, это было не достаточно скверно, так как ты заплатил единственной женщине, которую я когда-либо любил, чтобы разнести меня в пух и прах.

Мысли об Изабелль скручивают мой кишечник, и я делаю еще один глубокий вдох, чтобы меня не стошнило на его мокасины.

— Я никогда ничего не делал тебе, но я родился. Я не просил такой жизни, но был ею наделен. Я, бл*дь, не просил никого об этом… и я, бл*дь, не заслуживаю этого.