Не той стороною - [145]

— Елена Дмитриевна, хоть сердитесь, хоть не сердитесь, а вам надо проехаться за сыном. Мы с вашим мужем обождем вас, а потом вы поговорите вдвоем…

Льола, готовая от потрясений этого вечера разрыдаться, немощно наблюдала величайший такт в каждом движении Стебуна. Когда Стебун шагнул к ней, она защитно съежилась, вставая, и горестно воскликнула:

— Стебун! Что ж это делается?

Стебун махнул рукой, повернулся, чтобы снять с гвоздя и подать ей дождевичок, и с дружески нежной настойчивостью еще раз потребовал:

— Идите, идите, Елена! Только скоренько возвращайтесь, не объясняйте там пока ничего. Возьмите извозчика.

И он слегка подтолкнул ее.

Льола схватила его благодарно за руку, бросила неуверенный взгляд на Лугового и заспешила уйти.

Ах, какие штуки выкидывает жизнь!

— Садитесь будем ждать ее! — предложил Стебун поднявшемуся было Луговому. И растерянно он оглянулся, будто похоронил для себя Льолу. Вздохнув, он повел еще раз рукой по вискам и тяжело заходил по комнате, не зная, о чем говорить с человеком, оче-видно не менее любимым Льолой, чем он, и более для нее, чем он, дорогим.

Не переставая ходить, он заговорил с Луговым.

Рядом раздельно заданных вопросов Стебун выяснил для себя некоторые подробности того, как совмещал Луговой проживание под чужим именем с работой в советской среде.

— Делали ли вы попытку как-нибудь легализоваться? — спросил он покорно ждавшего всего, что бы ни произошло, Лугового. — Кому-нибудь из толковых коммунистов не пробовали вы открыться?

Луговой сказал:

— В провинции я работал, на Северном Кавказе, по приглашению одного большевика-рабочего. Он несомненно, зная меня по работе, продолжал бы считать меня товарищем, если бы даже я ему открылся, но я боялся, что с ним не посчитаются другие. Не раз я порывался рассказать ему все, но удерживался…

— Кто этот большевик? — проверил Стебун.

— Шаповал Александр Федорович.

— А! — удовлетворился Стебун.

Луговой дополнил:

— Потом, когда уже уплыло три года, а будущее казалось все-таки не яснее, чем прежде… я уже взял тогда к ребе ребенка из приюта и зарекомендовал себя хорошо на заводе, — я написал тогда о себе письмо Ленину. Надеялся, что он поймет…

Луговой взглянул на Стебуна и отвернулся, чтобы не дать ему заметить подергивание забегавших в мускулах лица живчиков боли.

Стебун с интересом остановился и быстро спросил:

— Ответа не получили?..

— Нет… Я послал письмо, а вскоре пришла весть: Ленин умер… Это так свалилось на всех, что и я стал больше думать о рабочих и партии, чем о себе.

— Гм…

Стебун снова заходил, перемалывая в уме ту штуку, которую с ним сыграла еще раз жизнь, и так он шагал, пока не возвратилась Льола.

Молодая женщина, входя в комнату с ребенком, силилась не обнаружить сияния счастья в своем лице.

Ей пришлось вмешаться в происшедшую в детском царстве Узуновых трагедию, чтобы заставить мальчика пойти с собой.

Узуновы только-что пообедали. Дети неистовствовали. Вопили и буйствовали больше всех Ленька и Рися.

Накануне этого дня Ленька проник в соседнюю квартиру, где жилец бухгалтер наделил его золотыми рыбками из разбившегося комнатного аквариума.

Ленька показал свое приобретение белоголовой Рисе. Рися достала на кухне стеклянную банку. Три добытые золотые рыбки были ею и Ленькой посажены в банку и водворены в кабинет Узунова, где обычно играли дети, пока отец находился на занятиях.

Дети бросили все другие забавы и не отходили от банки, лепясь к ней, наблюдая плаванье рыбешок и споря, вырастут ли они большими и заведут ли деток или нет.

Но на другой день старший мальчик Узуновых принес в ведре живого окуня и уговорил детей опустить в ведро их рыбок. Дети согласились сделать это. Вылили в ведро вместе с рыбками воду из банки. Но не успели оглянуться, как окунь проглотил одну за другой всех рыбок.

Дети подняли на весь дом плач и жалобный крик.

В это время пришла Льола. Узуновы оставили детей, рассчитывая, что Льола намеревается у них погостить. Но Льола, поздоровавшись и поразив их радостным сообщением о том, что она пришла от Лугового, попросила сейчас же привести ей сына, а поговорить и повидаться пообещала зайти на-днях.

— Но как же? Почему сам Луговой не пришел? Что переменилось в его положении?

— Ох, ничего пока… Но после, после обо всем! Не знаю сама еще, что будет!

Льола зацеловала Любовь Марковну, прильнув к ее плечу. И опять потребовала Леньку.

Узунов с комическим ужасом махнул рукой.

— Да он у нас сейчас обижен, Елена Дмитриевна, мы с ним и не сладим.

— А что такое?

Узунов рассказал о происшедшей истории с гибелью рыбок.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Льола, представляя себе, как Яков Карпович гонялся по кабинету за окунем, когда дети опрокинули ведро и прожорливая рыба запрыгала по полу.

— Но это же хорошо!.. Я Леньке пообещаю купить целый ящик живых рыбок с мамой, папой и даже с дедушкой и бабушкой, и он сейчас же пойдет со мной.

— Из-за рыбок пойдет! — согласились Узуноцы.

И Льолу ввели в детскую, где обиженных ребят заперли, чтобы они не разодрались со старшими, пионерами.

Ленька и Рися всхлипывали. Перестали, увидев чужого человека. Рися, однако, надуто отвернулась от родителей и начала капризно швырять кубики составной азбуки. Ленька уперся лобиком в стену и повернулся ко всем спиной, демонстрируя тем истерзанность своих чувств.