Не той стороною - [125]

— Эт так штука! — вырвалось у Жарова. Пастухов и Середа одобрительно крякнули. Русаков, убедившись, что машина совершенно исправна, обратился к тем штампам и частям, которые принес с собой кладовщик.

— Давайте-ка!

Он выбрал из инструмента то, что ему было нужно. Перевел ремень на холостой шкив. При помощи особых винтовых барашек вделал отобранные части в салазки машины. Оторвался, осмотрелся, из кучки отрезков труб в углу помещения выбрал три конца полуторадюймовых труб, по диаметру заложенного в машину прессака, пустил снова машину и вложил один конец трубы в штамп.

Салазки двинулись, впились подушкой и прессаком в трубу, вдруг отстали от нее, поднимаясь для нового движения, и Русаков вынул трубу, овально изогнутую на сто восемьдесят градусов. Взглянув на выгнутый изгиб, он передал трубу Пастухову и заложил в штамп другой конец.

Салазки опустились, и с этой трубой произошел тот же фокус.

Рабочие, из которых никто не знал назначения машины, казавшейся негодной, теперь смотрели на Русакова как на чудодея. Русаков же перешел к проверке других, интересовавших его машин. Только труборезная машина требовала ремонта; остальные можно было сразу пускать в работу.

То, что занимало Русакова, — расширение завода и загрузку работой всех его цехов — можно было осуществить. Но нужно было еще поднять неподатливого на всякие новые хлопоты директора и добиться согласия трестов загружать завод заказами.

Русаков с карандашом в руках взялся вычислять, что может дать рационализация завода, и подытоживать, во что обходится государству выработка каждого заказа, если не перевести работу на новые начала. Он сел за составление доклада, намереваясь убедить директора начать хлопоты перед заинтересованными в делах завода хозяйственными инстанциями. Доклад этот, — работая над ним только урывками, — он закончил недели через две. Принес его директору.

Несокрушимо устоявшийся в позиции полного спокойствия Франц Антонович нехотя прочитал доклад, чтобы не спорить с Русаковым, но не стал и говорить о поддержке помощника.

— Идеалист вы, Александр Павлович! — отмахнулся он. — Не хотите понять, что в тресте свои специалисты только и делают, что планируют да на нашего брата, производственника, наводят мораль. Вы хотите лучшего государству, а они же вас и распишут так, что не захочешь говорить уж с ними. Давайте делать, что велят…

Русаков, однако, в здравый смысл руководителей треста верил больше, чем директор.

— Но почему же, Франц Антонович! — вышел он из себя. — В тресте если не все, то руководители по крайней мере понимают интересы дела, а не чиновничьего гонора. Всякому станет ясно, что дело вопиет за себя. Разве я стал бы работать и собственноручно перещупывать все машины, если бы не чувствовал, что мы делаем преступленье, растрачивая деньги на работу, которая нам обходится в несколько раз дороже, чем она должна стоить. Ведь это будет видно самому оголтелому чиновнику, если он прочтет, что мы сообщили правлению.

— Да, вы думаете, не знают этого? Знают давно и подумали уже о нас. Не беспокойтесь. Производство теплотехнического оборудования Донбасс перетянул к себе, и его нам не дадут. Товар на рынок у нас выйдет втридорога против других заводов. Об этом разговор в тресте был, и имейте в виду, что решили нас не расширять, а ликвидировать. Не говорите только пожалуйста об этом… Вообще затеял восстановить этот завод сумасшедший Караваев. Нужно ему было отличиться на хозяйственном фронте, так он и кинулся… Ликвидируется завод, Александр Павлович. Получим еще наряд на отливку колодок для обувных механических фабрик, выполним весь прежний план, и это последние заказы.

— Но это же спотыкач какой-то, Франц Антонович! Ну, сегодня не нужна работа. Но ведь строительство само себя обгоняет помесячно. Мы распустим рабочих, забьем ворота, а через несколько месяцев собирай их опять, когда начинать будет в сто раз трудней, и вот тогда ахай!

— Ничего не поделаешь: все решено! — насупился директор.

— Нет, я сам, наконец, пойду куда угодно, останусь сторожить завод, если его закроют, но бросаться таким оборудованием, какое имеет завод, — это же самим новую разруху разводить.

Русаков отложил разговор, с тем чтобы возобновить его, лишь директор сделается немного податливей. Сообщение о проектируемой ликвидации завода сразило его, и он не знал, что ему вообще придется делать в ближайшее время.

Но о проекте ликвидации завода прослышали рабочие, и это создало нездоровую обстановку.

Директор в один из ближайших дней внезапно поз-звал в контору Русакова. Явившийся Русаков увидел в конторе секретаря ячейки и завкомщика Ключкина, беспокойно нажимавших на отмалчивавшегося директора. Франц Антонович сердито объявил:

— Вот, Александр Павлович, рабочие волнуются. Кто-то им сказал, что наш завод будет закрыт.

— А!

Русаков воспрянул.

— Рабочие правы, Франц Антонович… Рабочие были бы неправы, если бы с заводом ничего нельзя было сделать. Они этого, к сожалению, не знают, но мы-то с вами знаем, что завод за себя постоять может.

— Так пойдите же, поговорите в главках наших.

— А зачем нам итти? Я вам предлагал послать доклад. А теперь что же… Если рабочие волнуются, пусть трест на собрание представителя своего пришлет, и мы поговорим. Пусть он докажет, что завод никуда не годится. А мы ему докажем, — у меня и материал в докладе есть — что завод оправдает себя и еще кое-что для государства заработает.