Не той стороною - [111]
— Кончила педагогические курсы.
— Ну вот, а говорите ничего не знаете и дармоедка. И языки знаете?
— Знаю два.
— И педагогику?
— Да, в теории.
— И литературу?
— Очень хорошо иностранную, преимущественно по подлинникам. Немного хуже русскую. Можете проэкзаменовать… Литературой я жила.
— Га, чудесно! Вы простите, но виновником недоразумения с этим секретарствованием являюсь все-таки, должно быть, я, а не Кирпичев. Я говорил ему про секретаря для издательства, но была речь и о другом секретаре… Чудак! Тут в Главполитпросвете, где работает товарищ Стебун, — Семибабов кивнул в сторону своего идеолога, — организуется Комиссия по заочному обучению, и им нужен секретарь. По существу — организатор всего этого дела. Кирпичев, должно быть, об этом думал, а пишет — в издательство. Чудак!
Льола внимательно следила за начавшим было снова ерзать во время своих объяснений Семибабовым. Он говорил о разговоре с Кирпичевым, очевидно, импровизируя. Путал следы, чтобы его участие в судьбе Льолы не показалось столь горячим, каким оно было в самом деле. И Льола это поняла. Кирпичев слишком ясно говорил о самом Семибабове, у которого Льола должна была секретарствовать, чтобы теперь она не сомневалась, что Семибабов сочиняет. Не могла только угадать мотива, который побуждал Семибабова делать это. И, удивляясь быстрой смене в этом некабинетном человеке официального отношения к ней на заинтересованное и отзывчивое, она ждала.
Семибабов обратился за поддержкой к Стебуну.
— Что вы скажете, Илья Николаевич, если мы поможем устроиться товарищу в Главполитпросвете? Кстати, — перебил он себя, — как же ваше имя, отчество или фамилия?
— Елена Дмитриевна.
Льола чуть покраснела снова, решив фамилии пока не называть.
— Елену Дмитриевну устроим, а? — кивнул Стебуну Семибабов.
Стебун, оторвавшись от рукописи, полминуты помедлил и одобрительно заметил:
— Что ж, там секретарь нужен. Вашу знакомую, очевидно, сообща надо спасти из какого-то зверинца… Устраивайте!
— Но тут нужна будет ваша помощь, Илья Николаевич.
Стебун вопросительно скосился, будто не понимая, о чем говорилось.
Льола также перевела на него взгляд.
— Дело в том, — объяснил Семибабов, — что Елена Дмитриевна, если ее ткнуть к нескольким бюрократам, не объясняя, что она должна будет в комиссии делать, конечно, растеряется первое время, и все это кончится ничем, а я не прочь Кирпичеву услужить по настоящему и думаю, что Елену Дмитриевну несколько дней подряд не мешало бы проинструктировать. Мы с Еленой Дмитриевной будем рассчитывать на вас… Вы ведь там не меньше бываете, чем в издательстве.
Стебун остановился взглядом на Льоле и серьезно всмотрелся в нее.
Льола взволновалась, теряясь, и умоляюще воскликнула:
— Ох, если столько хлопот, то я не имею никакого права! У вас же у каждого своей работы…
Семибабов, прежде чем ответил что-нибудь Стебун, успокаивающе отмахнулся:
— И мы люди, Елена Дмитриевна!
Стебун усмехнулся располагающей улыбкой.
— Раз вы, товарищ, к нам обратились, то теперь несите и все последствия вашего шага… Кажется мне, что где-то я уже встречался с вами? Не ошибаюсь?
И Стебун остановился прищуренным взглядом на женщине.
Льола вспыхнула.
— В поезде, мы ехали в. одном купэ! — воскликнула она, делая движение приподняться со стула.
И почему-то на мгновение все растерянно смолкли. Стебун, будто и не коснулось его волнение, прежде всех вспомнил, о чем шел разговор до этого, и, продолжая его, ответил на предложение Семибабова:
— Все мое инструктирование сведется к нескольким разъяснениям и к тому, что я у Елены Дмитриевны побываю в первые дни ее работы раз-другой, когда захожу в Главполитпросвет. Пустяк. Сделаю это с удов ол ьствием.
— Тогда все можно считать решенным! — тоном, не допускающим никаких отступлений, объявил Семибабов. И он предложил Льоле — Завтра пораньше утром вы зайдете сюда и с товарищем Стебуном вместе отправитесь, чтобы без проволочек приступить к работе. Обо всех формальностях я сегодня же сговорюсь с тем товарищем, которому подотчетна будет ваша комиссия. Это с Резцовой надо будет иметь дело? — повернулся издатель к Стебуну.
— С Резцовой. Вы сегодня сговоритесь, а я завтра сделаю остальное, — предупредил Стебун.
— В какой комнате эта комиссия?
— Шестьдесят третья, кажется. Да вы Резцову там найдете…
— Ну вот, — удовлетворенно повернулся Семибабов к молодой женщине, — значит все сделано, как хотел Кирпичев. С завтрашнего дня работаем.
— Ах, спасибо вам! — поднялась счастливая и тронутая Льола, бросая взгляд на Стебуна, в котором чувствовала решившую ее судьбу силу. — Спасибо! До завтра.
Она поклонилась, не подавая руки, и вышла.
Семибабов поднял вопросительно смеющиеся глаза на Стебуна.
Тот улыбкой подтвердил о своих матримониальных намерениях. Этим у обоих определилось отношение к Льоле. Художник, принесший рисунки Семибабову, не дал им перекинуться объяснениями, но когда посетитель сговорился с издателем и вышел, Стебун сам поднял голову, объясняя:
— Я на семейных делах один раз растряс половину самого себя, дорогой. Вы не знаете этих моих дел. Гнить от собачьей старости еще рано. Есть смысл обзавестись женой. А эта Елена Дмитриевна, видно, испечь что-нибудь толковое сумеет. Попробую смычку устроить. Огонь высекают из камня.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?
Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.
Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.
В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…