Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни - [8]

В Плано, штат Техас, если ты не играешь в футбол или не относишься к верхней прослойке среднего класса, ты — никто. Моя мать работала секретаршей, поэтому я пытался играть в футбол. Но мне не хватало координации движений. Когда дело доходило до боковых движений или координации рук и глаз — а это основное в футболе, — я «проваливался».

И тогда я решил найти что-то такое, в чем все таки мог бы преуспеть. В пятом классе я участвовал в школьных соревнованиях по бегу и накануне вечером сказал матери: «Я собираюсь победить». Она молча посмотрела на меня, а потом порылась в своих вещах и протянула мне серебряный доллар 1972 года. «Эта монета приносит удачу», — сказала она. Я выиграл гонку.

Несколько месяцев спустя я записался в секцию плавания в местном клубе. Поначалу это было для меня еще одним средством сблизиться с детьми из местного «высшего общества». Но на первом же занятии я проявил себя таким неспособным к плаванию, что меня перевели в группу к семилеткам. Оглядевшись, я увидел там младшую сестру одного из моих друзей. Мне стало неловко. В футболе я оказался слабаком, а теперь не смог проявить себя еще и в плавании.

Но я старался. Если для овладения техникой плавания мне нужно было заниматься в младшей группе, я был готов заниматься. Мама до сих пор волнуется, когда вспоминает тот день, когда я бросился вперед головой в воду и, размахивая руками так словно пытался выплескать всю воду из бассейна, проплыл по дорожке туда и обратно. «Ты так старался», — говорит она. Довольно скоро меня перевели в старшую группу.

Плавание вообще трудный вид спорта для 12-летнего подростка, а уж в городском плавательном клубе Плано нагрузка была чрезвычайной. Моим тренером был Крис Маккерди, которого я и сейчас считаю одним из лучших тренеров за всю свою карьеру. Крису удалось за один год совершенно преобразить меня. На дистанции 1500 метров вольным стилем я стал четвертым в штате. Он занимался с нашей командой очень серьезно: мы тренировались каждое утро с 5:30 до 7:00. Став постарше, я параллельно начал более серьезно практиковаться в велоспорте, проезжая в предутреннем полумраке по улицам 16 километров, отделявших наш дом от клуба, на велосипеде. В бассейне я проплывал 4000 метров перед школой, а потом еще 6000 метров вечером. Это составляло 10 километров в день в воде и 32 километра на велосипеде. Мать не возражала против этого по двум причинам: она не могла сама отвозить меня на плавание и в школу, потому что работала. Кроме того, она знала, что моему темпераменту это необходимо.

Когда мне исполнилось тринадцать, околачиваясь однажды вечером возле велосипедного магазина, я увидел объявление, приглашавшее всех желающих на юношеские соревнования по триатлону, включавшему в себя велогонку, плавание и бег.

Раньше я никогда о триатлоне не слышал, но туда входили все те дисциплины, в которых я был достаточно силен, поэтому я решил попробовать. Мама купила мне специальную форму: тренировочные шорты и майку из быстросохнущего материала, — чтобы я мог пройти все этапы соревнования, не переодеваясь. Тогда же она купила мне и первый гоночный велосипед. Это был элегантный «Mercier» для шоссейных гонок.

Я выиграл в том состязании, причем с большим отрывом, даже без каких-либо специальных тренировок. Вскоре я принял участие в другом соревновании по триатлону, проходившем в Хьюстоне, и тоже победил. Домой из Хьюстона я возвращался уже вполне уверенный в своих силах. Если в плавании я был одним из лучших (но я никогда не был самым лучшим), то в триатлоне со мной никто не мог сравниться не то что в Плано, но и во всем штате. И это было приятно.

Великим спортсмена делает способность не бояться возможных неудач, не жалуясь, терпеть лишения. Я обнаружил, что, когда для победы нужно было лишь стиснуть зубы и, не заботясь о том, как ты выглядишь со стороны, терпеть боль дольше других, я выигрывал. И было неважно, о каком виде спорта идет речь: в состязании на выносливость, когда нужно просто двигаться вперед, превозмогая боль, я мог победить любого.

Я побеждал там, где нужно было много стойкости и выносливости.

Трость Терри Армстронга я бы еще стерпел, но случилось то, чего я вынести уже не мог. Когда мне было четырнадцать, маме сделали операцию и удалили матку. Это тяжелая травма для любой женщины — как в физическом, так и эмоциональном плане, тем более что мать в то время была еще достаточно молодой женщиной. Когда она лежала в больнице, восстанавливаясь после операции, мне нужно было ехать в Сан-Антонио на соревнования по плаванию. Терри взялся проводить меня. Я не хотел этого: мне не нравилось, когда он надевал на себя личину отца-покровителя; я считал, что ему лучше оставаться при матери в больнице. Но он настоял на своем.

Мы сидели в аэропорту в ожидании рейса, а я смотрел на Терри и думал: «Зачем ты здесь?» Вдруг он начал что-то записывать в блокнот. Написав несколько строк, он вырвал листок, скомкал его и бросил в мусорный бак. Потом он принимался писать снова. И снова вырывал лист и выбрасывал. И так несколько раз. Мне это показалось странным. Когда Терри отлучился в туалет, я подошел к мусорному баку, извлек оттуда скомканные листы и сунул их себе в сумку. Позже, оставшись один, я достал эти листки из сумки и развернул их. Это были наброски письма женщине. Я прочел их. Мой отчим писал другой женщине, в то время как его жена лежала в больнице после перенесенной гистерэктомии.