Не теряй надежду - [2]

— Жаль.

— Почему? И как вы связаны с Генри?

— Ну… общие семейные интересы. Видите ли, мисс Брайс, Генри находится в больнице в Лондоне, в критическом состоянии после автокатастрофы, и хочет видеть вас.

— Меня? — удивилась Дайана. — Но почему?

В зеленоватых глазах в очередной раз мелькнула насмешка.

— Думаю, мы оба знаем ответ.

— Нет, — возразила Дайана. — То есть мне жаль, что с ним такое случилось, но у него нет причин спрашивать обо мне… После всего, что я ему наговорила во время нашей последней встречи, думаю, я буду последним человеком, которого он захочет увидеть.

— И что же вы ему наговорили? — невозмутимо осведомился Томас Уильямс, и в голосе его послышалась странная угрожающая нотка.

— Я заявила ему, — четко выговаривая слова, произнесла Дайана, — что не соглашусь раздеться перед ним.

— Браво! — отозвался Уильямс, а потом добавил: — Жаль только, что вы дождались пока он потеряет голову от вас, и лишь потом это сказали.

— Я вовсе не ждала, и он не терял голову. — Дайана нахмурилась. — Мне кажется, происходит нечто такое, чего я не понимаю. Генри Бресли… Мы случайно встретились на вечеринке, дружески поболтали… Он выразил желание написать мой портрет. Сказал, что я не похожа на красотку, чей портрет помещают на коробке конфет, что во мне есть нечто большее… — Она умолкла, потому что Томас Уильямс пристально всматривался в ее лицо, должно быть, сравнивая ее с красоткой на коробке конфет и решая, есть ли разница.

После недолгого молчания, поняв, что Дайана не собирается продолжать, Томас медленно произнес:

— Понимаю, что он имел в виду. У вас прекрасная кожа, мисс Брайс, и вы явно за ней ухаживаете. К тому же у вас потрясающие глаза, — задумчиво добавил он. — Но вы вовсе не из тех, кого называют хорошенькими. Зато… чувствуется отличное воспитание и, я бы сказал, тонкая кость… Да-да, вы интересная и запоминающаяся женщина.

— Благодарю вас. — Взгляд красивых глаз источал поистине патрицианское высокомерие. — Давайте-ка вернемся к теме разговора. Я согласилась позировать ему… Кстати, было ужасно скучно. — Она скорчила гримасу. — Как бы то ни было, Генри считал, что может получить премию за мой портрет, а ему бы это здорово материально помогло. Однако, не закончив работу, он зациклился на мысли, что изображение во весь рост в обнаженном виде будет еще лучше. Вот тогда-то, мистер Элиот, я и сказала ему то, что сказала, — мягко закончила Дайана. — Теперь вам все ясно?

— Абсолютно, — признал он. — И вполне сходится с тем, что я о вас слышал, мисс Брайс. «Разбивает сердца, как в старое доброе время», не говоря о прочем… Хотя я все-таки не возьму в толк: чем Генри так не угодил Всевышнему, что тот свел вас с ним? Одним словом, завтра вы летите в Лондон вместе со мной, в больницу к Генри. Надеюсь, вам все ясно, — холодно добавил он. — Мне не хотелось бы прибегать к силе, мисс Брайс, но, если потребуется, я готов.

Дайана долго и пристально смотрела в его глаза. Ее потрясло, насколько они были полны гнева и презрения. Ей пришло в голову, что она оказалась наедине с интеллигентным, но крайне раздраженным мужчиной, который не только был намного выше ее, но еще обладал сильным и легким в движениях телом и великолепными широкими плечами… Она в западне, а на помощь позвать некого.

Девушка задумчиво произнесла:

— Не знаю, как вы, Томас, а я замерзла, промокла и умираю от голода. Вы можете делать что угодно, а я переоденусь и приготовлю поесть.

— Отличная идея, — проворчал Томас Уильямс и с холодной усмешкой отметил вспышку гнева в ее синих глазах, прежде чем она прошла в спальню.

— Ну вот, макароны разогреты, салат готов, а хлеб домашний. Хотите вина, пива?

Дайана приняла душ, переоделась в синий спортивный костюм и намеренно надела старые меховые тапочки. Обычно она носила их лишь тогда, когда было очень холодно и она была дома одна. Все это время девушка пыталась сообразить, можно ли сбежать. И поняла: ни единого шанса.

Спальни и ванная на чердаке освещались окнами, выходящими на крышу. Через те же окна, если их открыть с помощью длинной палки с крюком на конце, в комнату попадал воздух. В гостиной и кухне окна были обычные, с симпатичными ящиками для цветов снаружи. Но в гостиной расположился Томас Уильямс, и хотя по его виду нельзя было сказать, будто он охраняет выходы, Дайана была почти уверена, что так оно и есть. К тому же он сидел у ее рабочего стола, на котором стоял единственный телефон.

— Стаканчик вина не помешал бы, — признался он.

— Пожалуйста, выбирайте. — Дайана вежливо указала на небольшую стойку с бутылками. Она накрыла стол красно-белой клетчатой скатертью, положила подходящие салфетки и поставила посередине вазочку с цветами. Еще теплый хлеб она завернула в белоснежную полотняную салфетку, салат, заправленный острым соусом собственного приготовления, смотрелся очень аппетитно. Она успела разложить макароны на тарелки, когда Томас наконец остановился на бутылке божоле, которую тут же открыл.

— Вкусно, — сказал он, попробовав макароны. — Сами готовили?

— Конечно. Во мне много качеств, которых мужчины не заслуживают; по кулинарной части им жаловаться не на что.