Не такие, как все - [8]

— Питаю особую страсть к опере, — оживился Ставангер. — Обычно я путешествую в одиночку, но ваше предложение выглядит заманчиво. Она внизу? Вы не могли бы проводить ее ко мне?

— Нет, к сожалению. Она ждет у отеля «Де Вилль».

— И хочет, чтобы я сам подошел?

— Да, для нее определенные условности имеют значение, — кивнул Рейхенбах.

— Тогда проводите меня к Ильзабет, пожалуйста, — сказал Ставангер, подумав. — Во избежание недоразумений: я ничего не обещаю.

— Конечно.

На улицах почти никого не было в этот час, вероятно, из-за удушающей жары в сочетании с жуткой вонью. А еще у парижан в полдень бывает dejeuner[5], подумал Рейхенбах. Если к этому добавить духовное опустошение и паралич сад от чудовищного кровопролития последних месяцев.

Ставангер шагал так быстро, что Рейхенбаху приходилось торопиться. На подходе к отелю «Де Вилль» показался другой Рейхенбах в компании нескольких человек, по виду — представителей революционной власти. Очень хорошо. Другой Рейхенбах кивнул: все в порядке. Осталось сделать так, чтобы жертва не смогла дотянуться до таймера, почуяв опасность.

— Где она? — спросил Ставангер.

— Когда я уходил, она разговаривала вон с теми людьми, — объяснил Рейхенбах.

Тот, другой, отвернулся. Весьма предусмотрительно. Они не готовились заранее, но действовали, как единый организм.

— Я обвиняю этого человека в преступлениях против свободы! — закричал другой, указывая пальцем.

Сам Рейхенбах захватил рослого Ставангера сзади, запустив руки под просторную рубаху, чтобы одним движением сорвать таймер. Ставангер взревел, пытаясь высвободиться, но поздно: на него в ту же секунду навалились толпой и потащили в сторону. Потный и довольный Рейхенбах глянул в глаза самому себе, переводя дыхание.

— Этот тоже виновен, — сказал другой.

— Что? — выдавил Рейхенбах.

Поздно. Его схватили за руки; другой нащупал и оборвал таймер. Несмотря на отчаянное сопротивление, Рейхенбаха повалили на землю. Кто-то придавил его грудь коленом, так что невозможно было пошевелиться.

Сквозь пелену боли и страха донеслись слова другого:

— Этот человек — внесенный в проскрипционные списки аристократ Шарль Эвремон по прозванию Дарне, враг Республики и член семьи тирана. Заявляю, что он использовал свои привилегии с целью угнетения народа!

— Он предстанет перед революционным трибуналом сегодня вечером, — объявил тот, кто упирался коленом в грудь Рейхенбаха.

— Что ты делаешь? — в отчаянии прохрипел Рейхенбах.

Другой присел на корточки и негромко объяснил по-английски:

— Нас двое там, где должен быть один. Как ты думаешь, почему нельзя проникать в тог отрезок времени, где ты уже присутствуешь? Вернуться домой может только один. Вдвоем — никак.

— Неправда!

— Откуда ты знаешь? Так хорошо разобрался в теории парадоксов?

— Не хуже тебя! Как ты можешь поступать так со мной, когда я… я…

— Ты меня разочаровываешь: не замечаешь очевидного. От любого из нас я ожидал бы большего. Ревность, наверное, ослепила тебя, вот и не доходит. Неужели ты вообразил, что я позволю тебе слоняться по времени, где захочешь? Кому из нас в итоге достается Ильзабет?

Рейхенбах почувствовал, как на шею падает нож гильотины.

— Подождите! — крикнул он, — Гляньте на этого человека! Мы братья-близнецы! Если я аристократ, кто тогда он? Схватите его, пусть нас судят вместе!

— А вас и правда не отличить, — сказал один из тех, которые держали Рейхенбаха.

— Нас уже принимали за братьев, — улыбнулся другой. — Но мы не родня. Это аристократ Эвремон, граждане! А я бедняк Сидни Карто, человек незначительный. Счастлив послужить народу и Республике!

Поклонившись, он зашагал прочь и в скором времени исчез.

В Рим, где Нерон и Ильзабет, с горечью подумал Рейхенбах.

— Пошли! — прокричал кто-то над головой. — Трибуналу нынче некогда возиться!