Не такие, как все - [6]

Рейхенбах почему-то не сомневался, что Ильзабет и Ставангер — современники. Мучительная уверенность в том, что эти двое закладывают сейчас фундамент отношений, которые продолжатся в реальном мире, где ему места не будет, крепла день ото дня.

Истинная или ложная, перспектива была невыносимой. Рейхенбах не подозревал, что способен на такую мучительную ревность. Настоящая, подлинная эмоция, с которой невозможно бороться. Единственное в своем роде счастье, пережитое с Ильзабет, не допускало чужака.

В какой-то момент Рейхенбах понял, что ищет способ избавиться от соперника.

Просто утащить Ильзабет куда-нибудь в другое время — это ничего не даст. Так или иначе, она найдет способ войти в контакт с любовником. И если окажется, что Ставангер — ее современник, а Рейхенбах нет… Тогда Ставангеру остается только одно: исчезнуть. Всю жизнь уравновешенный и умеренный, Рейхенбах не подозревал, что обнаружит в себе способность к убийству. Редкие отступления от правил, позволительные для представителя элиты, — ничего другого Рейхенбахдо сегодняшнего дня за собой не знал. Правда, до сегодняшнего дня ему не приходилось терять Ильзабет.

В Борджии Рейхенбах заплатил профессиональному отравителю-флорентийцу, чтобы тот подмешал Ставангеру белладонны в питье. Получив аванс, злодей растворился в неизвестности, не прельстившись на дукаты, положенные за выполненную работу.

В последовавшей за мартовскими идами неразберихе Рейхенбах попытался указать на Ставангера как на одного из убийц Цезаря, но никто не обратил на это внимания. Не удалось и заинтересовать Ставангером инквизицию в тысяча четыреста восемьдесят пятом году в Кастилии, при Торквемаде, хотя даже самое поверхностное расследование неминуемо вскрыло бы наличие у обвиняемого дьявольских возможностей. Мало-помалу Рейхенбах пришел к отвратительному заключению: решать проблему Ставангера придется собственными руками. А это не просто неприятно, но и опасно. Ставангер холоден и уравновешен, он кажется опасным противником, а преступного опыта у Рейхенбаха нет… Нужен союзник и советчик. Нужен соучастник. Кто бы это мог быть?

Пока вдвоем с Ильзабет они странствовали среди Семи чудес света, от Эфеса к Галикарнасу, от Галикарнаса к Гизе, Рейхенбах размышлял. Наконец, под сенью Колосса Родосского, пришел ответ. Доверять в таком деле можно только одному человеку: себе самому.

— Знаешь, куда я хочу теперь отправиться? — спросил Рейхенбах у Ильзабет.

— Остались сады Семирамиды, Александрийский маяк, статуя Зевса в…

— Нет, я не про Семь чудес. Хочу обратно в Сараево, Ильзабет.

— Сараево? Что мы там забыли?

— Сентиментальное путешествие, милая. К месту нашей первой встречи.

— Там скучно! Кроме того…

— Есть способ развеять скуку. Мы тогдашние ведь тоже там будем. Посмотрим, как они встретятся, как узнают друг друга, как станут любовниками. Который месяц мы посвящаем себя разным историческим событиям, пренебрегая самым значительным моментом собственной истории. — Рейхенбах улыбнулся лукаво. — Есть еще варианты. Мы можем представиться им. Намекнуть на радости, ожидающие их впереди. Можем даже соблазнить их, знаешь ли… Интересный будет поворот. Потом…

— Мне это не нравится.

— Неприлично, по-твоему?

— Не будь идиотом. Это опасно.

— Почему?

— Проникать в уже занятый тобой отрезок времени запрещено правилами. Инструкции наверняка писаны не зря.

— Ну да! Писаны старыми маразматиками, не пересекавши-ми терминатор ни разу в жизни. Инструкция существует, чтобы направлять, а не связывать! Правила нужны для того, чтобы избежать последствий, нарушая их, если тебе хватает сообразительности.

— А тебе хватает сообразительности? — спросила Ильзабет, помолчав.

— Думаю, да.

— Понимаю. Умный, дальновидный, особенный. Элита. Идешь по жизни так, как тебе нравится. Законы писаны не для тебя. Достаточно богат и удачлив, чтобы гулять, где и когда хочешь, и чувствовать себя божком.

— Думаю, ты живешь так же.

— В общем, да. Но в Сараево — это без меня.

— Почему?

— Видишь ли, я не знаю, что там может со мной случиться. Залезть к самому себе в постель, может, и интересно, но не до такой степени. Не люблю неоправданного риска. Не нравится мне эта идея. Ты до конца понимаешь теорию парадоксов?

— А ее кто-нибудь понимает до конца?

— Вот я и говорю. Глупо думать, что…

— Парадоксам придают слишком большое значение, тебе не кажется? По эту сторону терминатора все зыбко и неопределенно, Ильзабет. На твоем месте я бы не стал беспокоиться.

— Я не ты. Я беспокоюсь. И на твоем месте беспокоилась бы больше. Отправляйся в Сараево, если хочешь, но без меня.

Видя упорство Ильзабет, Рейхенбах отступил. К тому же, в одиночку будет проще. С Родоса они вместе отравились в Вавилон даря Навуходоносора, где провели четыре счастливых дня, не омраченных присутствием Ставангера. Последний раз им было так хорошо в Карфагене. Затем Ильзабет объявила, что снова нуждается в отдыхе и опере. На этот раз Мантуя, тысяча шестьсот седьмой год, премьера «Орфея» Монтеверди. Возражать Рейхенбах не стал. Оставшись один, он немедленно установил свой таймер на двадцать восьмое июня тысяча девятьсот четырнадцатого года. Сараево, Босния, десять часов двадцать семь минут.