Не так давно - [194]

— Ничего не скажешь — день просто прелесть! — воскликнул Стоян Гюров и вспомнил о восторженном письме, полученном от парней и девчат из его родного села. Стоян знал, где находятся партизанские базы, и знал, что совсем нетрудно добраться до Дысчен-Кладенца, а оттуда до Калны.

В большой комнате поста за столом сидели двенадцать солдат. Между ними были и старые, и вновь мобилизованные. Обед был побогаче, чем в другие дни. Повар, исполняя приказ командира, вкусно приготовил мясо, которое служило хорошей закуской к искрившемуся на столе выдержанному, с горьковатым привкусом красному вину.

Когда все пообедали, Стоян встал из-за стола и слово за слово начал:

— Друзья, за несколько месяцев службы на нашем посту мы хорошо узнали друг друга. Много раз мы спрашивали себя, для чего нас сюда послали. На этот вопрос никто — включая и меня, вашего хоть и небольшого, но командира — не смог ответить. Многие из вас оставили свои семьи без всякой поддержки и пришли сюда беречь интересы богачей. А вы не спросили себя, что вы получите от них за это? Они нам ничего не дают, а сидючи здесь, мы только навлекаем на себя ненависть всего населения и, самое важное, ненависть партизан. Мы не один раз разговаривали о них. Я боялся раскрыть перед вами свои мысли, но сегодня могу открыто выразить свое мнение о партизанах и сказать вам о решении, которое мы приняли с Николой Милевым и Стояном Захариевым.

Мы считаем, что партизаны лучше всех исполняют свой священный долг перед родиной, борясь за счастье рабочих и защищая интересы народа. А мы, что делаем мы? Ничего мы, товарищи, не делаем! Только лежим да едим. Мы не можем больше сидеть здесь сложа руки, когда наши родные в каждом письме пишут о безжалостных фашистских грабежах, когда весь народ поднимается на борьбу!

Некоторые из вас боятся партизан. Не бойтесь, товарищи! Эти люди оставили свои семьи, чтобы драться с врагом. Мы втроем сегодня уходим к ним, предлагаем и вам идти с нами.

Гюров еще не кончил говорить, а Стоян Захариев уже стоял перед пирамидой с винтовками. Этим он хотел предотвратить возможные неприятные осложнения.

После командира слово взял Никола Милев.

— Товарищи, — сказал он, — Красная Армия, словно огромный молот, бьет немецкие войска. Скоро они будут разгромлены. Наш долг — помочь Красной Армии в этой великой борьбе. Этим мы поможем и своему народу. Я тоже решил, что мое место с моими братьями — партизанами, и призываю каждого присоединиться к нам. «Путь будет страшен, но славен», — заключил он словами Христо Ботева.

Высказались еще несколько солдат, и группа возросла до семи человек. Они построились у пирамиды, и только тогда бывший командир, а теперь боевой товарищ, раздал оружие. Кроме винтовок, они взяли с собой пистолет-пулемет, двадцать четыре гранаты, сотни патронов, взрывчатку, ракеты, бинокль, полушубки, палатки и прочее. Телефонную линию перерезали, а аппарат разбили. Кинув несколько гранат в помещение, уходящие в отряд простились с четырьмя старыми солдатами, которые в этот же день решили отправиться к себе домой. Заботы о семье перевесили все остальное.

От поста группа двинулась по одной лощине, запутала свои следы, попетляв на скалистых холмах, а затем, обойдя с севера село Верхнее Кырнино, направилась к селу Войника. Оттуда небольшая колонна должна была преодолеть вершину Стрелец, южнее Бабушницы, и продолжить свой путь по густому лесу, пересеченному множеством ложбин. Темень затрудняла продвижение и заставляла их двигаться, держась друг друга. За этой семеркой шел еще один — восьмой член группы, вооруженный острыми волчьими зубами и безошибочным нюхом, — их верный друг пес Седлар. Он так сильно был привязан к солдатам, что никто не мог разлучить его с ними. Сейчас Седлар выполнял боевую задачу, охраняя колонну то впереди, то сзади, то по сторонам.

Нависшие над узкой лесной дорогой ветви делали мрак еще более густым и непроницаемым. Темнота и колючий кустарник подорвали временный энтузиазм четырех солдат, и в первые же ночные часы они отстали от группы. Теперь по скалистой тропинке продолжали идти только трое преданных коммунистическому движению ремсистов. Их подкованные сапоги громыхали по острым известняковым камням. С ними неотступно трусил верный Седлар, на всякий случай обнюхивая каждый камень и каждую ветку.

— Стоян, — позвал шепотом Никола, — наши добровольцы исчезли. Наверное, испугались дальней дороги. Седлар оказался сознательнее их.

— Что поделаешь, Кольо, — философски, без какого-либо сожаления ответил Стоян Гюров, — дорога борьбы трудна, и не все проходят ее до конца. Одни отстают еще в начале, другие — на полпути. В этих людях не горит пламень, сжигающий нас, членов РМС. Мы в любой день должны быть готовы отчитаться за то, что сделали или не сделали, а с них никто ничего не спросит.

— Все же мы не сделали всего возможного, чтобы удержать их. Слаба оказалась наша агитация, — добавил Стоян Захариев. — А они не так уж плохи. Но уж если так получилось, мы должны в эту ночь уйти подальше, чтобы противник не обнаружил наших следов, если они решат нас предать.

— Я, ребята, — уверенно сказал Стоян Гюров, — предлагаю сменить направление, отойти подальше, а завтра днем сориентироваться и двинуть к Калне. Там мы наверняка получим данные о партизанах. Если этот вариант не удастся, свяжемся с ними через ятаков из моего села. Так или иначе с партизанами мы встретимся.