Не так давно - [151]

Вот мы и в Ярловцах — родном селе Райчо и Денчо Таковых. Здесь, как и в Слишовцах, было много старых коммунистов, росла и ремсовская организация. Потому мы и надеялись, что сможем здесь достигнуть некоторых успехов. И наши надежды не были напрасными. Мы еще не успели как следует увидеться с людьми, а Захарий Тасков уже уверил нас, что через несколько дней будут готовы к уходу в отряд не менее пяти-шести человек молодежи. Это вдохновило нас, и мы поспешили в село Забел.

Александр Георгиев, которого в гимназии мы звали Леко, жил на западной окраине села, и нам было легко добраться до него. По ряду причин до этого момента мы не посещали его и не поддерживали с ним связи. Потому наше появление у него среди ночи было большой неожиданностью и для него, и для всех в доме. В семье Леко была большая радость. Недавно у него родился сын, и жена не хотела слышать об уходе мужа в отряд.

— Как же так, — говорила Юлия, — оставит меня, оставит ребенка, а сам пойдет в горы. И слышать не хочу! Я не хочу остаться вдовой, не для того я замуж выходила!

Жена у него была из богатой семьи, и у нее вовсе не болело сердце за бедных трудовых людей, к которым принадлежал и Леко; для него же пришлось очень кстати то, что она твердо стояла на своем.

— Видите, какая у меня жена, могу ли я при таком положении уйти? — несколько наивно объяснил Леко.

— Да какая жена сама скажет мужу — иди в партизаны? — с досадой выкрикнул Райчо. — Там страшно.

Леко умолк и больше не посмел раскрыть рот. В душе он был убежден, что мы поступаем очень жестоко, настаивая на том, чтобы он расстался с молодой супругой.

Ночевать мы остались у них. Перед сном попросили Леко натопить пожарче печку — нам надо было просушить обувь, насквозь промокшую на талом снегу.

Леко не ложился, но вот его стал одолевать сон. «Пожалуй, лучше положить обувь в духовку, там она быстрее высохнет», — надумал он и лег.

Утром встали рано. Туда-сюда — обуви нет.

— Батюшки, она в духовке, — всплеснула руками мать Леко, — не знаю, какой умник ее туда сунул!.. Сгорела, дотла сгорела.

Я и Райчо переглянулись — мы никак не могли понять, кто сделал такую глупость.

Обувь и в самом деле сгорела. Кожа крошилась как дубовая кора.

— Ах, Леко, — крикнула мать, догадавшись, что это его рук дело, — где у тебя была голова, во что обуются ребята? Кто же так сушит башмаки? Вставай, вставай — ищи для них обувь…

Леко мялся в недоумении.

— Чего уставился? Иди в чулан, там есть постолы из свиной кожи, принеси две пары. Иди живо, — приказала ему мать.

Леко тут же исчез и возвратился с постолами.

— Что теперь делать? — досадовал Райчо. — Сменили жеребца на осла.

— И осел — животное, — вставила мать Леко, нимало не стесняясь.

Мы обулись и, вдвойне огорченные — отказом Леко присоединиться к нам и утратой обуви, — чуть свет отправились в село Туроковцы. Здесь были и молодые, и старые коммунисты. Они хорошо работали, и на каждых выборах наша партия получала наибольшее число голосов. Работой в селе руководил Димитр Тошев — образованный и теоретически хорошо подготовленный товарищ. Он был высокого — почти двухметрового роста, подтянут, лицо его было смуглым, продолговатым, над тонко очерченными губами чернели подкрученные усики. Тошев любил юмор. Умел посмеяться, поспорить, иногда был грубоват. Несмотря на то, что в апреле 1943 года он едва не выгнал меня из своего дома, боясь, что полиция дознается о его связи с подпольщиками, я решил зайти первым делом к нему. Через обледенелые стекла, которые февральский мороз разрисовал причудливыми узорами, ничего не было видно. Лишь по высокому, до потолка, смутно видневшемуся силуэту в окне, мы догадались, что перед нами стоит в недоумении Димитр Тошев, вероятно, принявший нас за полицию, пришедшую арестовать его. Узнав нас, он отпер дверь, но принял нас с большой холодностью. Очевидно, ему было мало радости от таких гостей, как мы, которые могут принести ему одни неприятности.

Однако не опасность риска была причиной его неприветливости. Причины были в другом. Они коренились в его оппортунистическом взгляде на партизанское движение, в его несогласии с линией партии. Тошев не одобрял решения партии о развертывании партизанского движения во время зимнего периода. Оно ему казалось, при наличии успешных действий Красной Армии, преждевременным и даже излишним.

Не так, однако, думали его ученики в селе. Они приветствовали директивы партии и выразили готовность перейти на нелегальную работу.

Мы пошли дальше.

— Куда? — спросил Райчо, заправляя промокшие онучи в постолы.

— К деду Стояну в Мисловштицу.

— Кстати и проверим, пришел ли Георгий Цветков из Милкьовцев, — напомнил он.

Отправились в Мисловштицу. К полуночи пришли в село. Перешли вброд реку, и узкая лощина привела нас прямо к воротам деда Стояна. Во двор мы не вошли. Ни у ворот, ни во дворе не было никаких следов.

В долине над высокими вербами появилась луна и осветила нас со спины. В соседском доме скрипнуло окошко, и в его проеме появилась лохматая женская голова.

— Деда Стояна давно здесь нет, — сказала она.

Больше не о чем было говорить, все стало ясно. Старика выслали.