Не своя жизнь - [5]

– Но ты наполовину еврей!

– Я этого не чувствую. А вот твой отец еврей на сто процентов, к тому же польский. Хотя бы за то, что наши солдаты освободили Польшу от фашизма, он должен уважать русских! А он их ненавидит. И меня в том числе.

– Ты преувеличиваешь. И что тебе стоит не заводить с ним разговоров об Украине?

– А я и не завожу никогда, это он меня провоцирует. И единственный способ не вступать в ненужные дискуссии – не общаться с ним.

– Ты не прав, Дэн. Папа был очень рад, когда узнал, что у моего бойфренда мать еврейка.

– Я – русский!

Ленинград, СССР, 1982

Денису Колесникову было десять, когда он узнал, что его мать еврейка. Раньше, еще не умея делить людей по национальности, он просто считал это слово ругательным. То, что фамилия маминого дяди Сандлер, не вызывало у мальчика никаких ассоциаций. Дядя Гриша был человеком уважаемым, руководил хором. У мамы в роду все были музыкантами: покойный отец играл в военном оркестре, сестра Соня всю жизнь служила концертмейстером при дяде. Сама мама давала уроки по классу фортепиано в музыкальной школе. Естественно, Дениску тоже туда записали, однако при наличии слуха особого желания играть на пианино он не испытывал. То ли дело папина гитара!

Отец навсегда остался в его памяти человеком-праздником. Когда он возвращался из «поля», где проводил по шесть-семь месяцев в году, в доме начиналась круговерть. Мама мгновенно молодела, улыбалась без причины. Отец приезжал лохматый-бородатый, пропахший чем-то диким, первобытным. Запахом тайги, утверждал он, а мама со смехом возражала: «Пещерой неандертальца. Срочно мыться и стричься!»

В первые дни отец часто хватал Дениску на руки и подбрасывал к потолку с восклицанием: «Ну и сынище у меня вырос!» Когда отпускал, мама льнула к его плечу, говорила, что сын хорошо питается, поэтому и растет хорошо, а он в своей экспедиции отощал. «Так срочно подай мне чего-нибудь питательного!» – шутливо требовал отец, и они отправлялись на кухню.

При отце мама готовила особенно вкусно. Почти ежедневно пекла пироги: для Дениски с яблоками, папе с капустой, картошкой или зеленым луком. Никаких бульонов на скорую руку – настоящий борщ, густющий, с янтарными линзами жира на поверхности. Дениске очень нравилось с ними играть: ложкой он тыкал в большую линзу, и она распадалась на две или три маленьких. «Не балуйся, ешь, остынет!» – строго напоминала мама, а папа лишь подмигивал и продолжал хлебать с аппетитом. Когда он опустошал тарелку, из кастрюли извлекалась большая кость с остатками мяса, отец обгладывал ее крепкими желтоватыми зубами, затем высасывал мозг из полого костяного нутра, и мычал от удовольствия – вкуснота! Еще он обожал кислые щи. Проглотив первые несколько ложек, крякал, откидывался на стуле и заявлял с шутливой удрученностью: «Это есть нельзя. То есть это совершенно невозможно есть – на сухую…» Мама понимающе усмехалась, доставала из холодильника бутылку водки, ставила перед отцом граненую стопочку и предупреждала: «Не больше двух, Андрюша, а то сопьешься». Больше двух он и не пил, если в доме не было гостей.

А гости приходили часто. Будто не имея сил расстаться, будто срослись-сроднились за полгода, по выходным в доме собирались друзья-геологи. Приходил до глаз заросший чернющей бородой громогласный Лева Гутман с женой – белокурой Люсей; Игорь Седякин со своей пухленькой Светой; смешливый холостяк Дмитрий Бондаренко, которого друзья называли Дмитро, а Дениске все слышалось «метро». Бондаренко знал кучу анекдотов и обожал их рассказывать. «Держи себя в руках, Дмитро, здесь ребенок», – напоминал папа перед каждым новым анекдотом, поэтому некоторые звучали странно, будто слова пропущены, но взрослым так казалось еще смешнее, они хохотали, складываясь пополам, и Дениска хохотал громче всех. Он изо всех сил старался запомнить хоть пару анекдотов, чтобы на следующий день рассказать в школе. Только отчего-то в его исполнении получалось не так смешно, хотя мальчишки послушно хихикали вслед за ним.

Гости приносили с собой водку или разбавленный спирт. «Специально для дам-с» Седякин доставал из-за пазухи бутылку сухого вина.

«Неличка, сообрази закусить», – просил папа, и мама с видимым удовольствием летела на кухню, а Света Седякина отправлялась ей помогать.

Из холодильника извлекались заготовленные впрок прошедшим летом закрутки: маринованные огурцы и помидоры, «болгарский салат», где в почти первозданной пахучей свежести плавали в соке кружки помидоров, перца, лука. «Дунайский» из зеленых помидоров Дениска не любил, зато у гостей под водочку он шел на ура. Таким же успехом пользовалась очищенная и порезанная на мелкие кусочки селедка под маслом, утрамбованная вперемешку с колечками лука в пол-литровой банке. А еще мать часто готовила студень – дешево и сердито, утверждала она. Пока хозяйка раскладывала все это по салатницам, гостья ставила вариться вкрутую яйца и обжаривала на постном масле черный хлеб. Из недр холодильника извлекались дефицитные шпроты (как вариант – килька) и делались бутерброды: вдоль хрусткого ломтика укладывалась рыбка, ей на хвостик кружок яйца, а поверх него еще капелька майонеза. Дениска обожал тети Светины бутерброды и позже научился сам такие сооружать.