Не стреляйте в партизан… - [56]

Лучше всего агитировали наши дела. В оккупированном райцентре Иваново местные подпольщики в двух местах вывесили красные флаги. Заминировали подступы к ним. При попытке снять один из флагов подорвался полицейский. Второй флаг развевался над городом несколько дней, и крестьяне из окрестных деревень под разными предлогами старались попасть в город, чтобы посмотреть на это красное полотнище. Оно было для них символом близкого освобождения.

Серьезной пропагандистской затеей, получившей широкую огласку и поддержку среди населения, стало написание в 1943 году партизанского письма Гитлеру. Я тоже принимал участие в его составлении как комсомольский комиссар. Письмо было почти стихотворным. Привести его в печати дословно невозможно и сейчас, потому что слов мы не выбирали. Точнее, выбирали, но самые острые, самые ругательные. Чтение этого письма в отрядах и деревнях поднимало настроение всем без исключения. Хохот стоял громовой.

Мы старались иметь своих людей в каждой деревне, через которую проходили наши отряды. Пока комиссар с командиром проводили собрание или митинг, Шая Беркович, я, Иван Чуклай подбирали надежных парней и девчат, которые становились потом нашими глазами и ушами. Начало этому положила еще Ольга Александровна Сысоева в 1941 году, определив первые явки, пароли, конспиративные дома и квартиры.

С представителями ЦК мы встречались лично и тоже во вражеском тылу. Зачастую они сами приходили в наши бригады и отряды. Мазуров своими ногами протопал по Минской, Пинской, Полесской, Брестской партизанским зонам. Впервые встретиться с Кириллом Трофимовичем мне довелось осенью 1942 года. Тогда меня радиограммой вызвали в Любанский район Минской области на беседу с представителем БШПД и секретарем белорусского ЦК комсомола «Виктором».

Из Хоростова, где мы располагались, до Любанщины дорога не близкая, но и не далекая, сегодня на автомобиле можно за два часа доехать. А тогда суток за четверо дошел. По пути – гарнизоны, случались засады немецкие. Выручали знакомые лесные тропы, исхоженные мной еще в 41-м.

Доложился в штабе Минского соединения. Вышел человек еще молодой, но старше меня лет на восемь. В гимнастерке, пилотке, сапогах. На груди – медаль «За отвагу». Представился: «Виктор». Военная выправка. Стройный, подтянутый. Беседа была обстоятельная.

Его интересовало все, что делается на Пинщине, в Старобинском, Житковичском, Краснослободском, Любанском, Стародорожском, Слуцком районах, т.е. там, где я провел 1941-й и начало 1942 года. Людей и обстановку я знал. Обсудили кандидатуры будущих секретарей райкомов комсомола. Я посоветовал А. Майстренко в Любанский район, Е.Узенюка в Ганцевичи, А. Ковалева – в Ленинский район, А. Кубасова – в Лунинецкий.

«Товарищем Виктором» был К.Т. Мазуров, секретарь ЦК ЛКСМБ и уполномоченный Белорусского штаба партизанского движения. Партизаны, и молодые и старые, уважали его за смелость, отвагу, простоту, ум и добросердечность. Он внес весомый личный вклад в организацию подполья и партизанского движения.

Во второй раз встретились осенью 1943 года. «Виктор» прибыл в западные районы Пинщины. От Хоростова до Днепробуга он и его ребята не раз попадали в экстремальные ситуации. Отстреливались из автоматов. Опять был подробный разговор. Но не обошлось и без «взбучки»:

– К тебе претензии со стороны ЦК комсомола Белоруссии.

– Воюю плохо?

– Нет, в этом нет претензий.

– А в чем?

– Очень мало пишешь докладных о работе.

– Так главное для меня, Кирилл Трофимович, воевать, дело делать, а не писать.

– Писать тоже надо. И подробно. Желательно и дневники вести. Каждый день.

Лишь потом я понял и оценил важность этого совета. Как бы все пригодилось сейчас. Был и еще один упрек:

– Ты почему не слушаешь советов старших?

– О чем Вы?

– По-прежнему лезешь в каждый бой. Твое дело руководить подпольем, райкомами, а не в атаку рваться!

Я не мог скрыть своего недоумения.

– Да, да. В Пинском соединении – тысячи партизан. Уже есть кому ходить в бой, это не 1941 год.

Видит, что до меня не доходит смысл его слов, и объясняет:

– Представь, что ты погибнешь в бою. С тобой будут утрачены связи, явки и т.п. И начинай все сначала. Пойми, ты отвечаешь не только за себя, но и за сотни людей.

Не могу сказать, что в полной мере выполнил эту установку. Для нашего поколения манера самому «лезть во все дырки» стала привычкой на всю жизнь. В первые послевоенные годы мы просто не умели сидеть в кабинетах. И от условностей мирной жизни отвыкли.

Август 1944 года. Столовая. Пообедали, поднялись – и на выход. Официантка Вера:

– А талоны на хлеб, на питание, ребята. Опять забыли отдать.

Возвращаемся, отдаем хлебные карточки и талоны, да еще и ворчим:

– Зачем каждый раз отдавать карточки? Забери сразу все, на месяц. И не приставай каждый день к нам с одним и тем же: талоны, карточки.

– Ну, ребята, вы же не каждый день обедаете. Пропадут талоны.

– Забирай, забирай все. Нам, холостякам, они не нужны.

Когда через три года после войны я впервые появился среди коллег не в гимнастерке, галифе, сапогах и фуражке, а в шляпе и при галстуке, это вызвало всеобщее оживление: «Во дает…» Не просто было переходить к цивильной жизни: к нормальному распорядку, нормальному костюму.