Не ссорьтесь, девочки! - [92]

— А ты что наговорила?!

— Я, Соня, спать хочу и никого не хочу слышать. Спокойной ночи.

— Ну и катись!

— Сама катись!

Похожий разговор состоялся с Юлей. С той лишь разницей, что короче.

— Юлька?

— Да катись ты!

Миша нравился девочкам. Они писали ему записки, подсовывали мягкие игрушки в рюкзак, а с некоторых пор стена возле двери Нонниной и Мишиной квартиры покрылась следами помады. Одна из одноклассниц (возможно, это была коллективная акция) намазала губы кровавой помадой и обцеловала стену. Это был очевидный мужской успех. Но Мише нравилась Лера Сквирская. Хотя и виделись они редко и она была старше на год и потому считала Мишу придурком, но это была первая девочка, которую увидел Миша в своей жизни. Его потрясли розовые бантики и оборки на носках, реденькие перья волос и маленькая родинка на кончике носа. Лера была его первым и очень ранним воспоминанием. Мама была всегда, и всегда была такой. Она — как воздух. Папу он впервые осознал в роли Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери». Мишке было три года. И несмотря на сегодняшние тринадцать, он не мог избавиться от ощущения, что его отец где-то прячет свой безобразный горб. А вот Леру он помнит раньше. Кажется, он раскачивался в люльке, а потом принесли ее. Высокая женщина, скорее всего это была Соня, держала ее на руках, а она тянулась к пухлой щеке младенца Миши.

— Погладь его. Видишь, какой хороший мальчик? Погладь его. Скажи: «Привет, я Валерка! Привет». Какой у тети Нонны смешной мальчик.

Женщина опустила ее к Мише, и девочка больно ткнула ему в глаз. Он орал. Не от боли, а от обиды. С тех пор он помнил Лерку. И очень она ему нравилась.

Прозвенел звонок. Миша с приятелями вышел из школы. Прямо у ограды стояла Лера — долговязая, почти такая же высокая, как мать, с таким же широким ртом и непослушными волосами.

— Привет, — сказала Лера.

Миша оторопел. Приятели захихикали.

— Лерка, привет! Ты чего, меня ждешь?

Он никогда не видел ее такой нерешительной. Она переминалась с ноги на ногу и спрашивала, как дела.

— Лерка, что-нибудь случилось?

Она пожала плечами.

— Из школы выгнали?

Какой он наивный.

— С мамой?

— Хочешь чупа-чупс? — уклончиво спросила Лера.

— Да я их видеть не могу. С чего вы все взяли, что я люблю чупа-чупсы? — возмутился Миша.

Лера решила говорить напрямик, тем более Миша, наверное, и сам знает — случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Моя Сонька поссорилась с твоей Нонкой. С мамой твоей. Теперь вообще никакой жизни. Бабушке по телефону нахамила, на меня наорала и все время то матерится, то плачет. Жорик с горя напился и гонялся по этажам за соседской кошкой. Сонька даже временно съехала к нам. Заперлась в своей старой комнате и перебирает фотографии. Ты не знаешь, что случилось? Когда у мамы плохое настроение, мне вообще лучше дома не появляться. Да и никому лучше не появляться.

— Понимаю. Что случилось, не знаю. Но моя Нонка тоже не в лучшей форме.

— Может, придумаем что-нибудь?

— А они что — вообще не разговаривают?

Лера кивнула головой:

— Моя слышать про твою не хочет.

Миша понял, что в эту минуту его звездный час пробил. Он по-наполеоновски скрестил на груди руки и изрек:

— Стратегия и тактика. Стратегия и тактика.

Детский расчет на материнскую любовь оправдался вполне. Миша с Леркой заехали в одну из самых глухих новостроек, куда одинаково трудно добраться из любой точки города.

— Мамочка? Ты где? Мамочка… Я в лифте застрял, — закричал Мишка дурным голосом в телефонную трубку.

— Господи, детка! Где? — орала Нонна.

— Я к Сидорову в гости поехал, он живет на шестнадцатом этаже шестнадцатиэтажного небоскреба! Я застрял! Мама!

— Адрес, быстро!

Нонна очертя голову ринулась вызволять сына. Она не знала, кто такой Сидоров, не спросила, почему Миша не вызвал лифтеров, и не задумалась, как он смог позвонить из лифта. Она просто побежала. Мишенька, кровиночка. Все, что осталось у нее от непостоянного Федора.

— Алло, мамочка!

— Лера? Я перезвоню домой, я занята, — раздраженно оборвала Соня дочь. — Я на объекте.

— Мама, подожди, я не дома, у меня нога застряла.

— Этого еще не хватало! Где?

— Мы с Сидоровым на крышу полезли, а тут зазор между черепицами. Я оступилась и провалилась.

— Какой идиотизм! Как всегда не вовремя! Ты где?

— Я у Сидорова, на Наставников, дом пятнадцать.

— Сиди, я сейчас приеду. Там код есть? Впрочем, неважно, я открою. Сиди там спокойно и не нервничай. Вот сокровище!

Кто такой Сидоров, почему он ретировался с крыши, бросив ее чудесную дочь, и почему питерская новостройка покрыта черепицей? Все эти вопросы Соня не задала. Она выбежала на улицу и прыгнула под колеса первого же автомобиля.

— К Сидорову! Наставников, пятнадцать!

Обе матери подъехали одновременно. Ринулись из разных сторон двора — и нос к носу столкнулись у парадного. Лера и Миша вскочили со скамейки, на которой Лера обещала Мише сходить с ним на выставку нэцкэ в Этнографическом музее.

— Мама!

— Соня!

— Нонна! Тетя Нонна!

В Жоре погибал революционер. Он был рожден потрясать замшелые устои традиционного искусства, а вместо этого снимал помпезные документальные фильмы о петербургских дворцах. Его потрясающий проект «Апофеоз старости» опять заморозила глупая и старая шестидесятница Алла Буркова. Жорик шел по Невскому, изобретая планы справедливого возмездия. Толпа зевак возле гостиницы «Невский Палас» и обилие телекамер привлекли его внимание.