Не смогу жить без тебя - [24]

— Я плохо себя чувствовала, — сказала Сьюсан, как можно сдержаннее, прежде чем мать начнет извергать новые оскорбления. — У меня ужасные головные боли. Возможно, я переволновалась из-за возвращения Леонидаса.

Сьюсан понимала, что Леонидас слышит их разговор, и пожалела, что сказала «переволновалась». Она хотела отстраниться от него, как он вдруг положил ей руку на талию, словно подчеркивал, что они муж и жена.

Она испугалась. Те чувства, которые проникли ей в душу, грозили утопить ее.

Надо это прекратить. Она должна спасаться из этого порочного мира, пока есть силы, пока не забыла, где выход. Голос в мозгу предупреждал, что если она не поспешит, то спасения ей не будет.

— Воскрешение — это сложный процесс не только для меня, — произнес Леонидас, обращаясь к матери Сьюсан.

— Возможно, — хмыкнула Аннамика. — Хотя Сьюсан никогда не жаловалась на здоровье… на все эти обмороки и слабость. — И обвела дочь с головы до ног и с ног до головы взглядом, хорошо знакомым Сьюсан, — от такого взгляда она всегда ощущала свое несовершенство.

Но после сегодняшнего вечера она, скорее всего, очень долго не увидится со своими родителями. Кто знает, где она будет находиться, если разведется с Леонидасом, как собирается, и маловероятно, что родители захотят с ней общаться.

Да, не надо об этом забывать, и тогда вечер не будет выглядеть таким удручающим. И еще: ей не стоит замирать от удовольствия, когда рука Леонидаса касается ее спины. Не стоит!

Сьюсан изобразила улыбку.

— У меня всего лишь иногда болит голова, — сказала она. — Наверное, надо пить побольше воды.

— Я страдала от головных болей всего один раз, и это было крайне неприятно. — Мать подняла бровь, и в ее голубых глазах появился подозрительный блеск. — Я тогда была беременна.

После этих слов Сьюсан уже ничего не слышала, словно разговора рядом с ней не происходило. Все остановилось. Леонидас замер, его рука дрогнула.

Страшное предчувствие охватило Сьюсан. У нее не было сил что-либо сказать, опровергнуть то, что она знала — знала! — абсолютная бессмыслица.

Ей страшно, потому что от мужчины, стоящего рядом с ней, исходила убийственная мощь. Муж, который согласился дать ей уйти… Но он Бетанкур. За шесть поколений не было ни одного Бетанкура, кто допустил бы laisser faire[1] в то, что касалось родословной семьи, и Сьюсан сомневалась, что Леонидас будет первым.

Но, разумеется, она не беременна, потому что… этого быть не может.

— Я не похожа на свою мать, — с излишней горячностью заявила Леонидасу Сьюсан, когда он, не слишком любезно извинившись, увел ее от родителей. Он крепко держал ее за руку, будто боялся, как бы она не убежала. — Я никогда не была на нее похожа. Мы даже внешне разные. Нелепо делать вывод, что у нас с ней есть что-то общее.

Леонидас, не останавливаясь, вел ее быстро и решительно к дверям.

— У всех бывает головная боль, Леонидас, — процедила сквозь зубы Сьюсан. — Незачем делать драматические выводы. С тем же успехом можно предположить, что у меня опухоль мозга, как и то, что я беременна.

Но Леонидас лишь сверкнул на нее глазами, отчего она сжалась и вздрогнула. Ничего не отвечая, он свободной рукой вынул из кармана телефон, нажал на кнопку и прижал к уху.

Он увлекал ее за собой, не спрашивая, хочет она идти с ним или нет.

А затем все происходило с такой скоростью, что Сьюсан казалось, будто она наблюдает, как ее собственная жизнь летит с обрыва прямо у нее перед глазами.

Леонидас вывел ее из бального зала, не думая о том, что их присутствие предполагается до конца гала-приема. Он даже ни перед кем не извинился.

Они очутились в машине и поехали обратно в парижский дом в Восьмом округе, рядом с Елисейскими Полями. По пути он не произнес ни слова.

И что хуже всего — это то, что, когда они приехали в свой блистательный особняк XIX века, в вестибюле их ждал врач.

— Это глупо, — не сдержавшись, излишне громко и сердито сказала Сьюсан, забыв, что есть свидетель — врач.

— Тогда тебе не составит труда уступить мне, — ответил Леонидас.

Подавив дрожь, Сьюсан почти что выкрикнула:

— Я не могу быть беременной!

— Если ты так уверена, то у тебя нет причин возмущаться.

Он непробиваем. Сейчас он сама непреклонность и властность, а не тот человек, который касался ее спины, держал за руку и гладил, снимая боль. Как в нем уживаются два разных человека? Не может ведь он быть одновременно и тем и другим?

И, понимая, что ей ничего другого не остается, она подчинилась, когда доктор с улыбкой и извинениями попросил ее пройти с ним, чтобы сделать тесты.

Сьюсан была вне себя от гнева, когда вернулась в гостиную, где ее поджидал Леонидас. В гостиной было полно бесценного антиквариата и дорогих вещей, но она едва заметила все это великолепие. Ее жизнь утекает прямо перед ней! Леонидас стоял у камина, опершись одной рукой о каминную полку, и, нахмурившись, смотрел на огонь, а не на нее. Он был без пиджака и галстука, в расстегнутом воротнике рубашки виднелись полоски шрамов. Сьюсан постаралась не придавать значения тому, как он привлекателен, но помимо воли тепло заструилось по телу.

— Ты будешь выглядеть очень глупо, — сказала она. Сказала сквозь зубы. — Ситуация крайне неловкая. Врач проболтается об этом всем таблоидам в Европе.