«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения» - [64]

До свидания, дорогой Марк Александрович. Кланяйтесь, пожалуйста, Татьяне Марковне и поблагодарите ее за добрые слова, Вами переданные. Я недели через 2–2.1/2 собираюсь быть в Париже. Может быть, приедете и Вы?

Ваш Г. Адамович

128. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 31 декабря 1956 г. Париж

7, rue Fred Bastiat

Paris 8me

31/XII-56

Дорогой Марк Александрович

Шлю Татьяне Марковне и Вам лучшие пожелания к Новому году. Надеюсь, Вы оба будете здоровы, благополучны. A dans la mesure de possible[576] всем довольны. Вчера начал читать Ваш роман, и жалею, что придется читать с большими перерывами. Начало крайне интересно. А вот «Война и мир» — фильм — привел меня в уныние и ужас[577]. Много хуже, чем я думал, судя по отзывам[578].

Крепко жму Вашу руку. До свидания, — но когда и где? Неужели до Ниццы?

Ваш Г. Адамович

129. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 6 февраля 1957 г. Манчестер

[на бланке Манчестерского университета]

104, Ladybarn Road Manchester 14 6/II-57

Дорогой Марк Александрович

Как Вы живете? Как себя чувствуете? Целый век ничего о Вас не знаю (кроме сведений от Любовь Александровны <Полонской>). Никогда не помню, ответил ли я на предыдущее письмо. Если нет, простите. В Париже я, вращаясь в вихре света, переписку запустил, и, может быть, я у Вас в долгу.

С великим интересом читаю «Самоубийство», по крайней мере в тех номерах, которые до меня доходят[579]. Газету получает за меня Кантор и мне ее пересылает, но не всегда аккуратно. Я только теперь понял название романа — если понял верно! — и должен сказать, что общее впечатление усиливается еще тем, что в другом виде, с другими людьми и, вероятно, другой развязкой то же самое, в сущности, происходит и теперь: все к «самоубийству» неуклонно идет. Есть во всем этом какая-то «Немезида», как выражались au bon vieux temps[580], и 21-го века, м. б., в самом деле не будет! Мне чрезвычайно понравилась глава о Морозове, и еще — о Муссолини. Но и все другое замечательно, жаль только, что читать приходится с перерывами и пропусками. Мне всегда неловко говорить авторам, — не всем, конечно, а таким, как Вы, — приятные слова. Во всяком «комплименте» есть что-то не совсем вежливое, но, надеюсь, — Вы примете то, что я пишу, как должно. (Кстати, по поводу слов вообще и внутреннего значения всякого стиля: читали ли Вы — наверно читали — в «Н<овом> р<усском> с<лове>» письма Бунина Толстому?[581] И обратили внимание на фразу: «когда можно к Вам завернуть, Лев Ник<олаевич>?»[582] Меня это «завернуть» ужасно резнуло. Бунину тогда было 20 лет, но таким, каким мы его знали, он наверно «завернуть» Толстому бы не написал!)

Я сейчас вожусь с Конст<антином> Леонтьевым. Замечательный был писатель все-таки, хотя и не романист совсем. И знаете, оказалось, что в новой большой Сов<етской> энциклопедии нет даже его имени[583]. Есть три каких-то Леонтьева, а этого нет! Incroyable[584].

Как Вам понравилась статья Карповича о Вас?[585] Он всегда пишет интересно, но как-то уклончиво, в противоположность Ульянову, который уж очень подозрительно «блестящ». Говорят, Карпович считает его заместителем Федотова, но Федотов был лучше, хотя тоже грешил иногда «блеском». Обратите внимание в «Н<овом> ж<урнале>» на стихи Madame Горской о душе и духе[586]. Они украсили бы любой «Будильник» или «Сатирикон». Как они могут такое у себя печатать!

У Вас, наверно, весна, а здесь мгла и мрак, по-прежнему. Кланяйтесь, пожалуйста, сердечно Татьяне Марковне. Ваш племянник Ляля делает карьеру в известных Вам кругах и состоит там общим любимцем, «нашей сменой» и надеждой[587].

До свидания, дорогой Марк Александрович.

Ваш Г. Адамович

130. М.А. АЛДАНОВ — Г.В. АДАМОВИЧУ. 13 февраля 1957 г. Ницца 13 февраля 1957

Дорогой Георгий Викторович.

Пожалуйста, простите, что отвечаю на Ваше столь милое, очень меня обрадовавшее письмо с небольшим опозданием. Вы, верно, знаете, что во Франции какая-то странная почтовая забастовка, переходящая из одного города в другой, в Ницце она продолжалась два дня и, как на беду, как раз в такое время, когда надо было писать по спешным делам.

Мы очень расстроены. Вам, верно, известно уже, что Веру Алексеевну Зайцеву[588], жену Бориса Константиновича, разбил удар, отнялась вся правая часть тела, потеряна способность речи. К ней никого не пускают. Что может случиться с человеком хуже, если не какой-нибудь рак! Даже нельзя желать «выздоровления».

Сердечно благодарю за то, что Вы пишете о «Самоубийстве». Прежде для меня имело самое большое значение мнение Ивана Алексеевича, а потом Ваше. Теперь Ваше для меня важнее всех других. Роман печатается без авторской корректуры в очень плохом виде, но я знал, что иду на это, и поступить иначе не мог. В «Новом журнале» мне присылали бы корректуру и выходило бы в этом отношении хорошо, однако там роман растянулся бы на три года. Разве я могу столько ждать! Ошибки, перестановки, пропуски, все это можно было бы исправить в отдельном издании, да его никогда не будет. Кажется, Вы тоже, как Сабанеев, говорили, что природа пустоты не терпит, что вместо Чеховского издательства должно создаться другое? Где оно?