Не считая собаки - [53]

– Мяу, – произнес я, раздвигая ветки и заглядывая под кусты. – Иди сюда, киса. Ты ведь не хочешь рушить пространственно-временной континуум? Мяу-мяу.

Снова блеснули глаза, на дальнем краю рощицы. Я начал пробираться туда, рассыпая хлебные крошки по дороге.

– Мяу! – позвал я, плавно покачивая фонарем. – Принцесса Арджуманд?

Я чуть не споткнулся о Сирила, который радостно вилял всей своей филейной частью.

– Марш назад охранять хозяйский сон, – прошипел я. – Только тебя здесь не хватало!

Сирил немедленно уткнулся приплюснутой мордой в землю и принялся нюхать, выписывая круги.

– Нет! Ты не ищейка! У тебя даже носа нет. Иди в лодку. – Я решительно указал ему на берег.

Сирил перестал нюхать и посмотрел на меня красными, как у матерого бладхаунда, глазами. В них отчетливо читалось: «Ну пожалуйста!»

– Нет, – твердо ответил я. – Кошки не любят собак.

Сирил снова прижался брылями к земле и усердно засопел.

– Хорошо, хорошо, пойдем. – Я понял, что сопротивляться бесполезно. – Только от меня ни на шаг.

Я вернулся на поляну, налил сливок в блюдце, взял веревку и спички. Сирил с интересом наблюдал.

– Охота началась, Ватсон, – возвестил я, поднимая фонарь повыше. И мы устремились в неизвестность.

В темноте к плеску, шелесту и кваканью примешивались какие-то скользящие шорохи, уханье и стрекот. Поднимался ветер, и я прикрыл фонарь рукой, только теперь по достоинству оценив такое гениальное изобретение, как карманный фонарик. Как удобно, когда есть яркий направленный луч… Фонарь же я мог лишь поднимать и опускать, он давал пятно теплого рассеянного света, за пределами которого темнота, кажется, сгущалась еще сильнее.

Время от времени я звал: «Принцесса Арджуманд!», и «Сюда, киса!», и «Ау!» Я сыпал хлебные крошки и устраивал засаду на подходящего вида кусты, ставя перед ними блюдечко со сливками.

Ничего. Ни желтых огней, ни мяуканья. Становилось все темнее, пахло сыростью – неужели и впрямь дождь намечается?

– Чуешь ее, Сирил?

Мы пошлепали дальше. Рощица, вполне приветливая днем, превратилась в дремучий лес, состоящий сплошь из бурелома, колючек и зловещих когтистых ветвей. Кошка может прятаться где угодно.

Вон там! У реки! Что-то белое…

– Сюда, Сирил, – прошептал я, сворачивая к берегу.

Снова мелькнуло – в камышах, не двигается. Может, спит?

– Принцесса Арджуманд? – позвал я, раздвигая камыши. – Вот ты где, безобразница…

У белого комка вдруг выросла длинная гибкая шея.

– Га-а-а! – заклекотал он, шумно хлопая исполинскими крыльями.

Я выронил блюдце.

– Это лебедь, – зачем-то констатировал я очевидное. Лебедь. Белоснежное украшение Темзы, царственно скользящее по темной глади. – Всегда мечтал увидеть своими глазами, – признался я Сирилу.

Сирила рядом не было.

– Га-а-а-а! – возмущенный бесцеремонной побудкой, гаркнул лебедь, расправляя крылья во всю их необъятную ширь.

– Прости, – извинился я, отступая. – Принял за кошку.

– Ш-ш-ш! – прошипел лебедь и побежал на меня.

Ни в одной оде лебедям ни слова не говорилось о том, что они шипят. И оскорбляются, когда их путают с кошачьими. И щиплются.

В конце концов я спасся, проломившись через какие-то колючие кусты, вскарабкавшись на нижние ветки дерева и двинув лебедю в клюв ногой, после чего тот поковылял обратно к реке, бормоча проклятия и угрозы.

Выждав минут пятнадцать – на случай если это уловка, – я слез с дерева и принялся осматривать раны. Поскольку большей частью они находились сзади, это было несколько затруднительно. Я извернулся ужом, проверяя, нет ли крови, и заметил Сирила, который с виноватым видом выходил из-за куста.

– Разбиты наголову. Как персы. У Харриса тоже с лебедями не сложилось. (Эх, что ж я эту главу раньше не вспомнил?) Они хотели вытащить его и Монморанси из лодки.

Я подобрал фонарь, лишь чудом не опрокинувшийся, когда я его выронил.

– Если бы на стороне короля Гарольда сражались лебеди, Англией до сих пор владели бы саксы.

Мы возобновили экспедицию, стараясь держаться подальше от реки и подозрительных белых пятен.

Полли Вон из старинной песни погибла от рук своего возлюбленного, который принял ее за лебедя. Все потому, что на ней был белый передник, вот юноша и пустил в нее стрелу. Теперь я хорошо его понимаю. В дальнейшем я тоже предпочту сначала стрелять, а потом разбираться.

Темнота продолжала густеть, воздух – сыреть, а кусты – щетиниться колючками. Никаких белых пятен, горящих глаз и почти никаких звуков. Рассыпав последние крошки, я позвал: «Сюда, киса!» – но мой голос увяз в темноте.

Придется признать очевидное: кошка пропала бесследно, погибла от голода в дикой глуши, растерзана свирепым лебедем или найдена в тростниках фараоновой дочерью и кардинально меняет ход истории. Нам с Сирилом ее не отыскать.

Словно в подтверждение, фонарь начал коптить.

– Все напрасно, Сирил. Ее нет. Пойдем назад.

Легко сказать. Бросив все силы на поиски Принцессы, я совсем не запоминал дорогу, а рощицы вокруг были похожи, как капли воды.

Я опустил фонарь к земле, выискивая оставленный след из хлебных крошек, и только тогда вспомнил, что Гензель и Гретель тоже принадлежат к числу катастрофически оплошавших.

– Показывай дорогу, Сирил, – с надеждой велел я. Бульдог с готовностью осмотрелся по сторонам – и сел на землю.