Не считая собаки - [29]

– Вот дурни! – бросил Джавиц в пространство. – Первый раз на веслах. Потонут еще до Иффли, а кто Джавицу лодку вернет?

– Давайте лучше я буду грести, – предложил Теренс, перебираясь на мое место, – а вы правьте. – Забрав весла, он ловко завел их в воду и сделал плавный гребок без единого всплеска. – Пройдем сложный участок, поменяемся.

Сложный участок включал в себя мост, за которым виднелось столпотворение яликов, плоскодонок, лодок и две большие красно-желтые баржи. Теренс энергично греб, то и дело напоминая мне держать ровно рулевые шнуры, и я честно пытался, но лодка, видимо, заразилась от Сирила креном и упрямо забирала влево.

Вопреки моим стараниям нас неуклонно сносило к набережной с плакучими ивами.

– Право руля! На штирборт! – кричал Теренс. – На штирборт!

Я понятия не имел, где тут штирборт, поэтому просто тянул наугад за оба шнура попеременно, пока лодка более или менее не выровнялась. К тому времени столпотворение уже осталось позади, и по борту показался просторный луг.

Я не сразу сообразил, что это крайст-черчский, только не тот, к которому я привык. Без бульдозеров, без лесов, без раздуваемых ветром полотнищ синего полиэтилена. Без стен собора, вырастающих из груд красного песчаника, раствора и черепицы. Без прорабов, покрикивающих на роботов-каменщиков. Без леди Шрапнелл, покрикивающей на прорабов. Без пикетов в защиту окружающей среды, образования, оксфордского пейзажа и всего подряд.

Коровья троица безмятежно жевала жвачку на месте будущей башни, закутанной в синий фасадный пластик в ожидании, когда леди Шрапнелл выторгует колокол у Ковентрийского муниципалитета.

По вьющейся через луг тропке к медовым стенам Крайст-Черча неторопливо шагали двое увлеченных разговором профессоров – может, беседовали о философии, а может, обсуждали труды Ксенофонта.

Поразительно, как ловко леди Шрапнелл выбила у колледжа луг под застройку. В девятнадцатом веке город тридцать лет отвоевывал разрешение проложить через этот участок хотя бы дорогу, и в конце концов победа осталась за колледжем, а потом, когда в Оксфорд провели метро, какая поднялась волна протеста, стоило только заикнуться о строительстве станции…

Однако темпоральная физика в своих исследованиях достигла порога, преодолеть который мог лишь ядерный мелкоструктурный генератор. Международные корпорации, потерявшие интерес к путешествиям во времени еще сорок лет назад, когда выяснилось, что из прошлого ничего не выдоить и не стрясти, раскошеливаться не собирались. Никаких средств на строительство, на зарплаты и гранты. Никаких, и точка. А леди Шрапнелл обладала целеустремленностью – и огромными капиталами. И к тому же пригрозила отдать деньги Кембриджу.

– Не туда! – вмешался Теренс. – Вы правите к берегу!

Я поспешно потянул шнуры, возвращая лодку на стремнину.

Впереди виднелись лодочные сараи колледжей и одетое зеленью устье Чарвелла, а за ним – серая башня колледжа Магдалины и длинная лента Темзы. Небо стелилось голубым муаром, солнце золотило взбитые подушки облаков. Вдоль берегов белели кувшинки, а между ними янтарно поблескивала вода цвета глаз уотерхаусовской нимфы.

– «Темно-бурая река, золотой песок», – процитировал я и только потом спохватился: вдруг Стивенсон написал это после 1888 года?

Но Теренс подхватил с готовностью:

– «Сверху ветви ивняка смотрятся в поток». Хотя на самом деле это не так. Следующий отрезок – почти сплошные луга до самого Иффли. И течет она не до «тихой бухты», а до Лондона. Поэзия, что поделать, на каждом шагу преувеличение и вымысел. Взять хотя бы Теннисона: «Она лежала в челноке, и волны мчали по реке волшебницу Шалот». То есть она плывет в Камелот, лежа в челне, – но ведь это абсурд. Как, спрашивается, править лодкой лежа? На первом же изгибе ее бы снесло в камыши – и дело с концом. Каких усилий нам с Сирилом стоит удержаться на стремнине – а ведь у нас и в мыслях нет разлечься на дне лодки, глазея в небо.

Он был прав. И между прочим, нас опять сносило к берегу, на котором теперь раскинулись каштаны, растопырив темно-зеленые пятерни.

– К штирборту! – сурово напомнил Теренс.

Я потянул веревку, и лодка нацелилась прямо на утку, свившую плавучее гнездо из прутьев и каштановых листьев.

Утка возмущенно крякнула и захлопала крыльями.

– К штирборту! Направо! – Теренс лихорадочно отгреб назад, мы обогнули гнездо и выскочили на середину. – Никогда не понимал, в чем тут фокус. Стоит уронить в реку трубку или шляпу – даже в каком-нибудь футе от берега, как их в два счета подхватывает течение и несет прямиком в море, а там мимо мыса Доброй Надежды в Индию. С бедняжкой Принцессой Арджуманд, наверное, так и вышло. Но в лодке почему-то, сколько ни выгребай, вечно какие-то заводи, водовороты, боковые течения – оглянуться не успеешь, а ты уже носом на бечевнике. И потом, даже если волшебница Шалот не застряла в камышах, есть ведь еще шлюзы. Да к штирборту же! К штирборту, не к бакборту! – Он щелкнул крышкой часов и налег на весла с удвоенной силой, периодически покрикивая, чтобы я держал к штирборту.

Однако несмотря на досадный левый крен лодки и на доставшегося мне в попутчики доморощенного капитана Блая