Не самое главное - [7]
Четыре дня назад, после такого открытия, у Роберто Каппы начался тяжелый, затяжной кризис. Он позвонил на работу и сказал, что берет больничный. С кровати он вставал, только чтобы взять очередную бутылку воды или сходить в туалет. Роберто перестал есть.
Вот уже четыре дня он спит или смотрит в потолок.
В глубине души он гордится тем, что у него пропал аппетит.
Отец Роберто скончался третьего января десять лет назад после мучительной агонии, которая началась в первый день нового года.
В те страшные дни о причинах смерти как-то не думали. Врачи высказывали противоречивые мнения. В конце концов, Роберто предпочел об этом забыть.
На самом деле он до сих пор не знал, отчего умер его отец.
До сегодняшнего дня.
Спустя два месяца после смерти отца мать покончила с собой, выбросившись с седьмого этажа. Из этой самой квартиры.
Во втором случае она тоже оставила записку:
“У меня депрессия. Вообще-то у меня всегда была депрессия, но до смерти мужа я об этом не догадывалась”.
Роберто принимает решение. Он встает с постели. Идет в гостиную. Упершись руками в бока, замирает. Давно не стиранная пижама задубела.
У Роберто слегка подергивается левый глаз. Он не вполне уверен в том, что делает, и нервничает.
Даже если глубоко не дышать, можно почувствовать, что у него воняет изо рта. Четвертый день он не чистит зубы. Роберто стоит и размышляет, разглядывая ковер, который его отец любил и расхваливал, а мама молча терпела.
Перед ним два пути: сосредоточиться на прошлом и на загадочной смерти отца. Или все забыть и вернуться к обычной жизни.
Но Роберто из тех, кто, выбирая одну из двух возможностей, в конце концов не выберет ни ту, ни другую.
Поэтому он так и стоит неподвижно в гостиной.
Чувствуя себя чужим в этом мире.
Только теперь ему вспомнились слова, которые он сказал Летиции и которые на самом деле придумал не он: их произнесла его мать однажды вечером, когда они сидели дома вдвоем – отец был на работе.
Они сидели на кухне в подрагивавшем неоновом свете лампы и ели обыкновенную яичницу.
Стояла такая тишина, будто все вокруг умерли.
Ему было всего одиннадцать лет.
И тут мама неожиданно сказала, бросив на него испепеляющий взгляд живых карих глаз:
– Роберто, я, конечно, могла бы судить обо всем справедливо и беспристрастно, но я выбрала жизнь.
Вот почему Роберто и сейчас, как в детстве, кажется, будто он слышит плач родственников умерших.
Ада Бакко
Ночью, лежа в постели, прежде чем уснуть, она всегда вспоминает поздний августовский день, когда нечаянно увидела из коридора, как отец сидит на кухне и плачет.
Сдержанно, тихо, чуть присвистывая, – много лет спустя ей казалось, будто скулил маленький зверек.
Ей было шестнадцать, когда занавес распахнулся и она увидела, какое оно, горе.
Порой жизнь начинается с предвестия смерти.
Лето, у которого не было будущего, умирало: растянутые старые трусы, валяющийся на столе черствый хлеб, прижатые к животу колени и печальное освещение на итальянских кухнях: свет не выключают даже днем.
Кран открыт: вода протечет и станет холоднее.
Убитые горем отцы жмутся по углам – невозможно на них смотреть.
Для детей это словно удар ножом.
Отцы не умеют плакать. Плакать красиво. Так бывает, когда делаешь что-то очень редко.
Разве можно привыкнуть к тому, что человек, который должен тебя защищать, плачет.
Становится свежо. Значит, скоро наступит осень, наступит будущее.
Ада собиралась на свидание с женихом. Все как обычно: долгие вечера, когда стоишь часами, прижавшись к ограде, целуешься взасос, руки копаются под одеждой… взрывы смеха, обещания, которые невозможно сдержать, восторг, словно возносящий на пьедестал. И вдруг отец Ады решил все испортить. Забился в угол кухни, теперь вечер – не будущее, а цепь препятствий.
Но она все равно ушла гулять с женихом. Возьмем свитерок. Надевать не стану, но пусть напоминает о досадном препятствии.
Подростки умеют оставлять все тревоги дома. Остальные – нет. Не получается. Тащат тревоги с собой на улицу. Складывают в корзинки супермаркетов.
Где же мама? Ушла и ничего не сказала. Наверное, поэтому плачет отец.
Куда подевалась мама? А кто ее знает.
Отцы плачут из-за того, что будущее никак не наступит.
Но Ада об этом еще не догадывается. Ей всего шестнадцать.
Вернувшись домой, она опять оказывается под незаметным глазу колпаком горя. Волны непонимания между родителями. Смерть будущего, прочитывающаяся за молчанием и косыми взглядами.
В воздухе, словно аромат для помещения, висит запах ссоры.
Семейные сцены забудутся, но испорченное настроение прилипнет к тебе надолго.
Дни болезни все никак не кончаются.
Потом Ада стала изучать фармацевтику.
Нездоровая страсть всех лечить.
Включая родителей.
Собственная аптека. Престарелые дамы, которые мечтают не выздороветь. Иначе чем потом заниматься?
Есть, правда, и те, кто все свободное время посвящают болезням.
Это просто хобби, не лучше и не хуже других, – поняла Ада, стоя за прилавком аптеки.
На наркоманов было больно смотреть: они уходили и возвращались – и всякий раз казались все меньше ростом, все тщедушнее.
Ада решила больше не продавать шприцы. Но наркоманы все равно заглядывали в аптеку. Всегда найдется кто-нибудь новенький, кто-нибудь, кто еще не знает, что здесь шприцами не торгуют. После их визита остается осадок: уже отвыкла иметь дело с такими клиентами.
