Не самое главное - [35]

Теперь они молча гуляют по Риму на рассвете и на закате. Вспоминая женщину, которую оба любили, они, немного стесняясь, рассматривают светофоры, фонарные столбы, дорожные знаки.

В робкой попытке разглядеть прислонившихся к столбам людей.

Покойников.

Рано или поздно им может встретиться Элеонора.

Не встретится.

Лишь однажды, повинуясь животному чувству, полные надежды, они поспешат к столбу.

Потому что увидят у столба женщину, стоящую к ним спиной.

Телосложение и поза однозначно говорят: это Элеонора.

Осторожно, с бьющимся сердцем, они обходят вокруг столба.

Какая-то очкастая студентка.

Альчиде и отец разочарованно глядят друг на друга.

Альчиде нарушает царящее на прогулках молчание и шепчет всего одно слово:

– Похожа.

Отец улыбается и замечает:

– Тебе в театре играть.

Альчиде было тогда восемнадцать.

Мальчик понимает папины слова буквально.

Телом и душой он окунается в чтение классиков, начинает изучать авангард.

Каждый вечер Альчиде ходит в театр. Смотрит все подряд. Ничего не пропускает.

От забавного мюзикла до пафосных постановок, которые показывают в подвалах.

Он всегда садился в последнем ряду.

Когда любители экспериментов меняют форму зрительного зала и понятие “последний ряд” утрачивает смысл, Альчиде страшно злится.

После двух лет пристальных наблюдений Альчиде решает, что теперь он в состоянии выйти на сцену, играть в театре активную роль.

Он хочет стать актером, режиссером и драматургом.

Его кумир – Сэмюэл Беккет, которому он пытается подражать и внешне, и манерой поведения.

Когда ему исполнилось двадцать, случилось то, чего не могло не случиться.

Он начал вести себя так, будто он образованнее, умнее и талантливее всех на свете.

Все говорили: обычное дело в этом возрасте, как без этого. Плохо только, если потом, когда он повзрослеет, это не пройдет.

У Альчиде это до сих пор не прошло, как можно заметить по циничному и наглому выражению лица на фотографии.

В двадцать два года во время каникул, в многолюдном парке в Сан-Франциско, Альчиде вместе с приятелем-актером пробует ЛСД.

Его мозг рождает потрясающую картинку: он стирает всех людей, которые валяются на лужайках, и рисует шестнадцать человек, которые стоят, прислонившись к фонарям в парке.

Покойников из Сан-Франциско.

Когда действие наркотика заканчивается, охваченный тревогой и возбуждением Альчиде со всей яростью бросается сочинять пьесы для театра.

Так у него рождается первое, юношеское творение: “По струнам”.

Монолог, в котором много говорится о смерти и о животных.

Он ставит его в одном из подвалов, куда долго ходил как зритель. Все отзывы отрицательные.

Его распинают как драматурга и как актера.

Вечером после премьеры, понимая, что потерпел поражение по всем фронтам, Альчиде бродит по Риму. Устав так, что еле стоит на ногах, он прислоняется к столбу.

Впрочем, провал первой пьесы его вовсе не удручает.

Вместо того чтобы задуматься о причинах провала, он решает пойти войной на весь мир, который его не понимает.

Гений слишком опережает всех. Гений слишком далеко. Гений – это Альчиде.

В общем, еще одна старая как мир история. История жизни несостоявшегося художника.

Бесстрашный и дерзкий, словно вестготский полководец, спустя полгода он вновь предстает перед многочисленной публикой, зараженной садизмом и мечтающей освистать очередную бездарь.

Альчиде приготовил новый спектакль: “Мюзикл без музыки”.

О нем мы и говорим. О мюзикле, который играют без звука.

Вместе с четырьмя бедолагами, выполняющими в полной тишине те же движения, что и он, Альчиде пробует себя в роли танцора. Каждые шесть минут танец прерывает появляющийся на сцене отбойный молоток: орудует им двоюродный брат Альчиде – он заделывает дыры в асфальте и в тот вечер не отказался помочь.

“Отбойный молоток – символ современного хаоса”, – объяснил Альчиде в предисловии режиссера.

Крупный столичный театральный критик Эрнесто Реа пишет о спектакле: “Единственное достоинство пьесы – профессионализм, с которым квалифицированный рабочий орудует отбойным молотком”.

Альчиде так обижается, что начинает безжалостно изводить Эрнесто Реа.

В четыре часа, каждое утро, в доме критика раздается анонимный телефонный звонок.

Спустя две недели критик говорит в трубку:

“Я уверен, что ты – Альчиде Фарина. Это ты мне звонишь”.

На этом анонимные звонки прекращаются.

Альчиде решает вернуться к рецензии, которую написал его недруг.

Перечитывая абзац, в котором расхваливается профессионализм рабочего с отбойным молотком, он хохочет от души.

Той ночью его осеняет: он решает не ставить спектакли, а заняться театральной критикой.

Его идеализм дает трещину.

Он формулирует крамольную мысль, от которой не может отделаться.

“Ломать – удобнее, веселее, приятнее, чем строить. Строить означает быть готовым к жертвам, учиться, подвергаться насмешкам и издевательствам”.

Это называется “прогнуться”. Но никто этого вслух не скажет.

Мы предпочитаем говорить: “Пойти другим путем”.

Как бы случайно Альчиде сближается с Эрнесто Реа и становится его другом.

Теперь они вместе ходят в театр.

Соревнуются, подыскивая гиперболы, чтобы облить грязью очередной спектакль.

Смеются над тем или иным актером.