Не родись красивой… - [7]

Шагов десять оставалось до лавочки. Во рту у меня пересохло. Смотрю прямо перед собой, а краешком глаза тем не менее вижу: Серёжа поднимается, навстречу шагнул.

— Анюта, — слышу его тихий голос.

Кое-как справляюсь с волнением, поворачиваю голову.

— А, Серёжа. — Получилось у меня неплохо, натурально. Я по лицу вижу: какой-то он недоумевающий, сконфуженный. И, словно чужим голосом, спросил:

— Ты куда-то идёшь?

— Хочу узнать: библиотека сегодня работает?

— Анют… — Он приподнял руку. — Вот, ветка у меня.

— Зелёная… — нерешительно сказала я. А улыбнуться так и не осмелилась.

— Она из куста пиона, — объяснил Серёжа. — Тут и бутон в листьях. Он ещё не распустился. Если поставить ветку в бутылку с водой, то завтра розовые лепестки покажутся. А воду налей не холодную. В теплой скорей…

— Это я должна налить воду? — спросила я с удивлением, хотя всё уже поняла, и сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Просто немножко дурачилась. Почему-то вдруг захотелось прикинуться дурочкой. Серёжа часто заморгал и посмотрел грустно-грустно.

— Ты в почтовом ящике ничего не нашла?

— О-ой, — медленно выдохнула я. — Нам такие задачки и на контрольных не задавали. Всю голову сломала. По ветке только и догадалась.

— Так… — Серёжа чуть нахмурился. — Выходит, меня не признала. Тогда получается, что ждала кого-то другого?

— Правильно, — спокойно подтвердила я, потому что ответ у меня был готов не сегодня, а давным-давно. — Как же я могла признать, если наша белозубка своих прекрасных глаз с тебя не сводит?

— Юлька, что ли? Соколова?

— Видишь, сразу угадал!

— Мне чихать на неё. Ни жарко, ни холодно. Пусть смотрит.

— В их классе она самая красивая.

— Ну и что? Мне, например, другая… — Серёжа запнулся, потрогал набухший бутон цветка. — Так возьмешь пион? В воду его поставишь?

— Возьму! — сказала я. — А воду, значит, тёплую налить?

— Лучше, наверное, комнатную.

Я взяла ветку, понюхала шарик розового бутона.

— Уже пахнет. У мамы духи были, запах похож. Духи давно кончились, флакон пустой, а запах внутри всё равно живёт.

— И этот хорошо пахнет. — Из джинсового кармана Серёжа достал серебристый батончик «Сникерса». Неловким движением он сунул шоколадку мне в руку.

— Здравствуйте, я ваша тётя! — сказала я почти сердито и вполне искренне. Сто раз я видела в телеке этот «толстый-толстый слой шоколада» и словно ощущала во рту «неповторимый» его вкус. А тут вот он, в моей руке. Можно ощупать, понюхать, развернуть, откусить. — Ещё чего выдумал! — совсем сердито добавила я. — Возьми-ка обратно. Очумел! Будто не знаю: он денег стоит.

— Ну и что ж, — отводя мою руку, сказал Серёжа. — А это вот (он покосился на свою синюю майку у плеча с моей штопкой), эта работа, считаешь, меньше стоит?

Я вздохнула, посмотрела на синие, блестевшие буквы шоколадной обёртки.

— Да разве я из-за этого? Просто… Ну, пожалела: хорошая майка, новая, дорогая. Вот и побежала за нитками… Давай, съедим вместе?

— Вместе? Согласен, — кивнул Серёжа. — Ты разверни, а я разломлю. По-честному.

Ничего не скажешь — вкуснятина! Серёжа всё-таки «отжилил» себе половинку поменьше. Я возражать не стала.

Вытерев губы, он посмотрел на часы.

— Колоссальный боевик в «Уране». Американский. Широкий экран, звуковые спецэффекты. Говорят, круче некуда. Стрельба и ужасы. Не испугаешься? Сеанс, кстати, льготный. Через тридцать пять минут.

— После «Сникерса» ничего не страшно! — махнула я рукой.

В самом деле, стреляли много, отовсюду, с грохотом, огнём и дымом, с красными взрывами. Человек сорок побили. Но я, сама себе удивляясь, переживала почему-то не очень сильно. В иные минуты даже отключалась от того, что происходило на широком экране. Другое изумляло: сижу рядом с Серёжей, могу что-то спросить или сказать на ухо, могу даже схватить его за руку — это когда все в зале замирали и на экране творилось что-то совсем уж невероятное. Ещё недавно, ещё сегодня утром такое и в голову не могло прийти.

После «крутого» фильма Серёжа из телефона-автомата позвонил отцу. Сказал что-то, кивнул и повесил трубку.

— Деловой, — сказал он без усмешки. — Рядом тут служит, в «Континентбанке». Можем подойти, у них как раз работа заканчивается. Оттуда на машине приедем. У нас — «Вольво».

Я и тут махнула рукой. Свидание, «Сникерс», кино, машина, сам Серёжа. Гулять, так гулять!

У высоких дверей с медными сияющими ручками мы почти нисколько и не ждали. Отец его, ладный, высокий, вышел с кожаным коричневым дипломатом и сразу подал мне, точно взрослой, руку, приятно улыбнулся.

— Павел Николаевич, — представился он и добавил: — Рассказывал, рассказывал о тебе Серёжа. Ты, Анечка, чудо! Легендарная личность. Сам не наблюдал, а от людей слышал: смертельный номер по канату над пропастью.

Машина Серёжиного отца стояла невдалеке, на площадке, огороженной цепью с чугунными шарами. Там, среди других машин, я узнала синий «Вольво» — не раз видела его во дворе у их пятого подъезда.

Приехали мы быстро, я ещё не успела всего рассказать: как вместе с Митей Звонарёвым протягивала между балконами верёвку и рыболовные жилки, как шили «артисту» красный костюм, приделывали живые ноги и учили его ходить. Это Павел Николаевич меня расспрашивал. Мы даже на улице минуты три постояли, пока я не закончила рассказ. Снова похвалил меня, пожал руку и поехал ставить машину в гараж.