Не просто выжить... - [2]

Леня сидел согнувшись, обхватив руками колени, докуривал брошенный Косым «бычок» (табаку, как и сахара, ему тоже не давали), смотрел на угли, привычно думал о своей беде, не веря в то, что с ним случилось, как не верят в длинный кошмарный сон, и безнадежно искал выход…

Детство и юность Лени Конькова прошли в деревне. На всю жизнь полюбил он окружавшие ее поля, где все лето деловито урчали тракторы, вольное колыхание трав на лугах, солнечные рощи, зовущие вдаль проселки, густо заросшие по обочинам бурьяном, прохладные, с запахом погреба овраги с бегущими по каменистому дну светлыми ручьями. Каждое утро он просыпался, предвкушая с замиранием сердца долгий счастливый день, каждый вечер от бегал на село встречать медленно бредущее стадо, жарко пахнущее дорожной пылью, травами, парным молоком.

Дом, где жила их семья, стоял на отшибе, на самом краю луговины, с трех сторон окруженный лесом, который стал для Лени с самых малых лет настоящим другом. Он был ему и близок и понятен, но оставался всегда загадочным, как не прочитанная до конца увлекательная книга приключений. За каждым изгибом тропинки ждало и неудержимо влекло ожидание открытия, каждое дерево шептало свою тайну; все кругом сливалось в необъяснимое очарование доброй сказки, когда воображаемая беда или страх лишь усиливает чувство безопасности и уюта, вроде как с замиранием сердца слушаешь страшную историю про колдунов и ведьм под боком у бабушки, на теплой печке.

Совсем мальчонкой Леня хорошо знал, под каким кустом свернуться, а с какого и когда лучшую ягоду взять, где прячется самый большой и крепкий гриб, кто шуршит в темноте листвой и какое дерево сохранит от дождя и другой напасти. Он как обезьяна лазил по деревьям, без всякой спасти, руками умел наловить рыбы в реке и точно, по-звериному, ориентировался в лесу, всегда зная, где, в какой стороне ого дом.

Однажды — ему было тогда лет семь-восемь, не больше — Леня заблудился. Его искали три или четыре дня. А когда наконец, уже отчаявшись, нашли — не столько обрадовались, сколько оторопели. Малыш спокойно сидел у костерка, у ладного шалашика с добротной подстилкой из лапника и сухой травы и деловито обжаривал нанизанные на прутики грибы, рядом стоял кривой туесок, наполненный про запас спелой черникой.

Леня благоразумно умолчал о том, что заблудился чуть ли не нарочно: заигрался, застала его ночь, и он устроился на ночлег, нимало не страдая от того, что ночует не дома, а в лесу.

Позже семья Коньковых перебралась в город. Леня, отслужив в армии, стал совсем горожанином. Но безотчетная тоска по вольной лесной жизни, тихой реке или темному озеру, по птичьему гвалту на рассвете, по свежему духу трав, хвои, живого костра не оставляла его, гнала из дому, заставляла брать в руки посох странника. Турист по призванию, бродяга по духу, Леня никогда не гнался за значками и разрядами, за килограммами в рюкзаке и километрами за спиной. Он сторонился больших и шумных групп, избегал знаменитых маршрутов определенной и запланированной категории трудности, отмеченных пустыми консервными банками и замусоренными кострищами, туристических слетов с песнями под гитару у общего костра и соревнований по ориентированию. Порой он даже уходил в лес один, не испытывая при этом тревоги, наслаждаясь одиночеством.

Его идеалом стал человек с котомкой: минимум необходимого снаряжения и максимум комфорта, создаваемого в пути и на стоянке своими руками.

Его сокровенной мечтой была жизнь Робинзона, наполненная одиночеством и трудом ради хлеба насущного и спокойного отдыха под надежным кровом.

Его целью была не сама дорога, а жизнь в лесу, в трудных, почти первобытных условиях, когда умение разжечь костер в любую погоду одной, а то и расщепленной вдоль спичкой, сготовить добротную пищу из «даров природы», устроить теплый и удобный ночлег составляло главную прелесть похода, радовало сердце, наполняло его тихой уверенной гордостью.

С насмешкой и скрытой ревностью читал он в газетах и журналах сенсационные отчеты о всяких полусамодеятельных, но обеспечиваемых за государственный счет экспедициях и экспериментах на выживаемость в «экстремальных» условиях. Их участники с плохо скрываемой хвастливостью говорили о высокой научной и гуманной цели своей авантюры, с фальшивой скромностью рассказывали о своем героизме, о мужественном, бодром преодолении искусственных трудностей, не забывая при этом сообщать о сопровождавших их вертолетах или судах (которые в это время не могли получить действительно занятые делом люди), о прекрасном снаряжении, оборудовании и специальном питании, доступном лишь космонавтам, о военных рациях на случай непредвиденной ситуации, о редких медикаментах, о постоянном контроле врачей за самочувствием самоотверженных героев.

Но с искренней завистью, с чувством уважения и солидарности узнавал Леня Коньков о тех, кто в самом деле случайно попадал в безвыходное положение и с честью выходил из него благодаря своему мужеству и хладнокровию. Они побеждали, зная, что никто им не поможет, никто не следит за ними и не станет их искать, чтобы вовремя проверить пульс, давление, вес и температуру тела, чтобы дать очередные рекомендации во имя сохранения жизненных сил.