Не померкнет никогда - [2]

Не приходил сон и к молодому коренастому лейтенанту.

«Наверное, случилось что–то серьезное, — думал он. — Иначе почему такая спешка?» И, хотя ему уже приходилось встречаться с врагом, неприятный холодок пробегал по спине при мысли, что вновь придется окунуться в этот смертельный огненный ураган, что снова надо будет рисковать жизнью, что снова он должен будет убивать людей, пусть даже фашистов.

Он, бывший сельский житель, хлебороб и учитель, всю свою недолгую жизнь проповедовавший добро, гуманность, человечность, сострадание и человеколюбие, никак не мог привыкнуть к этой ужасной, противоестественной необходимости, к этой кошмарной потребности искать в себе силы для зла. Поэтому каждый раз перед боем старался успокоить и заранее оправдать себя мыслью, что во всем виноваты те, кто пришел убивать и разрушать. И в то же время он, кадровый военный, офицер Красной Армии, немало уже повидавший за время отступления людского горя, потерявший многих своих товарищей, единственной своей задачей в данной ситуации видел уничтожение врага, единственной целью — беспощадную и жестокую месть фашистам.

Чего только не пришлось ему пережить, передумать за эти три долгих месяца войны! Но больше всего его мучила мысль: «Почему мы никак не можем остановить врага, разбить его, заставить повернуть назад? Почему? Ведь о возможности войны говорили в армии многие. А события последних месяцев у наших границ? Неужели никто не чувствовал запаха пороха? Неужели не было оснований заранее подготовиться к возможному вторжению?

Нет, не может фашист так долго наступать, — думал он, — все равно скоро выдохнется, увязнет в нашей обороне, все равно заставят его остановиться. Но когда и где это будет? А может быть, это сделаем мы, хотя бы на том участке фронта, где нам придется столкнуться с врагом. Ведь новые танки — это прекрасные, маневренные машины с мощным вооружением. Уж по крайней мере не старушке «бэтушке» с ними тягаться.

И на стрельбах тридцатьчетверки показали себя отлично. А впрочем, полигон полигоном, в настоящем же бою совсем другое дело. Там другой настрой души, там впереди «живая» мишень, в которой сидит ненавистный враг, готовый опередить и убить тебя. Там сзади люди, которых надо защищать, земля, которую нельзя отдать на поругание врагу. Там, в бою, все оценивается высшей мерой — жизнью. И жизнью не только твоей, но и твоих друзей, твоей матери, жены, детей — всех, кто доверил тебе священное дело защиты Родины». Так думал, лежа на нарах, командир танкового взвода Дмитрий Лавриненко.

Вспомнился ему разговор бойцов, свидетелем которого он недавно стал.

…После нескольких часов погрузочной суеты он, уставший и потный, решил, перед тем как залезть в теплушку, немного походить, расслабиться, подышать свежим воздухом.

Соскочив на землю, Лавриненко тщательно вытер замасленные руки, расстегнул ворот гимнастерки и стал медленно прохаживаться около вагона.

Из других вагонов тоже выпрыгнули несколько бойцов. Собравшись вместе, они задымили цигарками и в который уже раз стали гадать: долго ли ехать, на какой станции разгрузят и что будет потом. Вдруг сзади кто–то бесцеремонно хлопнул Дмитрия по плечу, и грубоватый голос спросил:

— Земляк, курева на пару затяжек не найдется? Бо мои в кармане вымокли, пришлось закинуть.

Дмитрий обернулся: перед ним стоял высокий широкоплечий боец. Но в темноте ни лица, ни знаков отличия не было видно. Поэтому он не стал отчитывать его за панибратство.

— Табак устроит?

— Давай хоть шо. Мы привычные. Курить охота, аж мутит.

Дмитрий протянул бойцу кисет, который берег как память об отце. Когда еще провожали его в армию, мать откуда–то из своих тайников достала и, всплакнув тихонько, вручила кисет сыну, сказав при этом, что Федя тоже не курил, а кисет носил с собой вроде талисмана. Говорили, товарищей своих из него махоркой угощал. Так и Дмитрий решил: курить — что за удовольствие, а вот всегда с собой курево носить ипапиросы в рот не брать — это не каждый сможет, для этого характер нужен.

— От спасибо, земляк, выручил. Жменя махры за мной будет, — сказал красноармеец, возвращая кисет.

Он быстро свернул цигарку, с наслаждением затянулся и пошел к группе бойцов, что стояли около соседнего вагона и о чем–то вполголоса переговаривались. Дмитрий тоже подошел к ним, встал рядом.

— Эшелон наш, кажется, на Тулу идет, — сказал кто–то из красноармейцев. — У меня в этих местах когда–то зазноба жила, так я, похоже, по этой «железке» к ней мотался.

— А я думаю, шо это у меня нос еще со вчерашнего вечера свербит, — перебил его боец, которому Дмитрий только что давал закурить. — Оказывается, мы до его тещи торопимся. Ты уж тогда, земляк, не забудь, шо я не переживаю мелкой посуды. Горилку только стаканами пью.

Несколько человек ехидно хихикнули.

— От Тулы будет видать, куда завернем — на восток или на запад, — не обратив внимания на шутку, продолжал первый боец. — Если на Орел повернем, значит, на немца нас двинули. Слышал я от одного раненого красноармейца, что фашист сюда сильный идет.

— Ну, мы тут тоже не слабые, — вмешался еще один солдат. — В Гражданскую вон сколько разной интервенции со всех сторон перло, и ничего, отбились, однако.