Не отверну лица - [75]

В разных концах несуществующего села, как гномы, сновали мотоциклисты. Солдаты, соревнуясь друг с другом, нарасхват занимали недогоревшие сараи и уцелевшие погреба. Откуда-то донесся отчаянный женский вопль...

Лейтенант Копф, проехавший через все село к лесу, несколько минут постоял у траншеи, оставленной взводом Данчикова. Не без грусти Копф подытожил, что, кроме кладбища, он не видит в этой местности ничего приличного.

— Вы не вурдалаки, чтобы жить на кладбище, — сказал он солдатам. — А для офицера в русских траншеях не оказалось блиндажа...

Взводный запретил связистам развертывать радиостанцию и достал из планшета карту. В десятке километров от Сосновки, в окружении зеленого массива, был обозначен хутор Белово. Копф знал, что направление главного удара после Сосновки круто менялось — к железнодорожному полотну.

Белово должно было, по его расчетам, остаться целым, если не сожжено мимоходом мотоциклистами.

Десять километров к Белово ехали больше часа. Сосновый бор на этом пути оказался настолько глух и темен, что кривая тележечная тропа, неровно проложенная по лесу еще встарь, создавала впечатление коридора. Мотоциклы подпрыгивали на корневищах, будто игрушечные. Могучие ветви цеплялись за брезент крытого грузовика и отбрасывали машину назад. Мотор часто глох.

Копф, не вылезая из легковой машины, время от времени давал короткую очередь из автомата. Лес отзывался тысячеголосым эхом, угрожающе гудя кронами. От этого гула у Густава звенело в ушах. Наконец колонна миновала высоченную белостволую березу на въезде в хутор, и они увидели жилье.

Восемь бревенчатых изб не часто стояли в одном ряду вдоль дороги. Новые высокие строения, крытые соломой, но с чопорной кичкой на гребне крыш, с резными наличниками на окнах и воротах, имели осанистый, горделивый вид. Множество пристроек, начиная от сараев для скота до отдельных бань в конце огородов, — все это выглядело по-своему домовито.

Копф велел остановиться у крыльца свежесрубленного дома. Грузовик с радиостанцией приткнулся рядом, к колодезному журавлю. Радисты, словно на учении, выбросили метелку антенны и настраивались на прием.

Негласной обязанностью Густава было переводить бесхитростные беседы лейтенанта с местным населением — едва ли не единственная работа, к которой он относился с интересом. Студент совершенствовал таким образом нетвердые навыки в русском языке. Практика эта была совсем несложной, благодаря чрезвычайной узости интересов Германа Копфа. Взаимоотношения с населением лейтенант не распространял дальше требования еды и вещей. Отвечать ему тоже можно было продуктами или вещами.

...В просторной крестьянской избе немцы увидели молодую женщину, и троих малышей. Это были первые русские люди за весь сегодняшний день, и немцы как по команде заулыбались, стараясь расположить несчастных пленников к себе. По беспорядку в комнатах можно было догадаться, что семейство готовилось к побегу.

На полу лежали два узла с тряпьем и харчишками, дети обуты и одеты по-дорожному. Густава особенно умилило содержание одного узла: большая глиняная крынка, обвязанная чистой тряпочкой. Две круглые буханки хлеба, еще теплые.

Крупнотелая и сама способная богатырским видом внушить страх, женщина металась по комнате. Она была высока ростом, круглолица, с длинными полными руками. Немигающие, до боли раскрытые глаза казались чужими на ее загорелом свежем лице. Прижимая ребенка к груди, она бегала между двумя остальными детьми, подтаскивая то мальчика, то девочку друг к другу, перенося их в глубь комнаты. Она хотела, чтобы все дети в эту минуту были вместе и как можно дальше от немцев.

— О, господи!.. О, господи! — дрожа всем телом, словно ее вдруг окатили студеной водой, выкрикивала женщина, перенося умоляющий взгляд с одного пришельца на другого.

— Матка! Мильх... молоко, яйка! — весело выпалил Герман Копф весь запас русских слов. Он опустился на лавку, выскобленную добела и, причмокнув языком, похлопал ладонью по доске, выражая одобрение стараниям молодой хозяйки.

Густав был способен на большее: он мог составить целую фразу с глаголами и прилагательными, но русские слова в его устах звучали с невозможным акцентом. Он очень страдал оттого, что его, самого образованного человека в зондеркоманде и в некотором смысле знатока русского языка, русские понимали не лучше, чем Германа Копфа.

Женщина старательно слушала Густава, вымученно улыбаясь каждому понятному слогу, но не двигалась с места, боясь оставить детей одних. Лишь убедившись в том, что немцы пока не собираются их казнить, она стала искать оккупантам съестное.

Узел с молоком и хлебом был уже водружен на стол. Уловив довольную улыбку на лице Копфа, хозяйка дома метнулась в сени и принесла еще две крынки молока и большую миску с творогом.

Немцы весело загоготали, делая какие-то знаки руками. Женщина по-своему «догадалась» об их требованиях и через несколько минут на столе возвышался окорок, снятый с крючка в погребе.

Лейтенант Копф пристукнул сапогом о край стола, затем бесцеремонно потрепал женщину по плечу.

Это оживление в доме понравилось детям, и они стали приближаться к столу. Особенно осмелел малыш.