«Не отрекаюсь!» - [33]

В ставку хана Бату

Князь со спутниками сидел на корме лодки и всё смотрел на удаляющийся берег, на уже еле заметных на берегу Светозара и Ходяту. Гребцы дружно ударяли вёслами, лодка быстро скользила вниз по течению. Наконец после нескольких дней пути на левом берегу Волги засверкало под солнцем множество белых юрт.

Лодка причалила к деревянной пристани, и руськие в сопровождении татар поднялись на высокий крутой берег. Пока они шли, Андрей с удивлением оглядывался по сторонам и пронеслась мысль: как этот град разительно отличается от его родного Чернигова! Большие и маленькие юрты, расписанные затейливым растительным узором и обращённые входом на юг (многие размещались на повозках и были разборными), стояли вдоль длинной широкой улицы. Между ними деловито сновали люди, казавшиеся Андрею на одно лицо, так как одеты были все одинаково.[153]

В конце этой необычной улицы возвышался огромный льняной шатёр хана Бату,[154] за ним стояли шатры его жён и наложниц. Самый большой и нарядный, раскинувшийся рядом с шатром хана, принадлежал старшей жене. Всё пространство вокруг было огорожено, возле главных ханских ворот стояла охрана.

В Сарае, столице Золотой Орды, кипела своя привычная жизнь: скрипели телеги, ржали кони, блеяли овцы и ревели быки, отрешённо жевали жвачку верблюды. Над городом войлочных юрт курился дымок, выходивший в дыры в конусообразных крышах. Сквозь них проникали солнечные лучи и поочерёдно освещали 12 внутренних жердей остова. По этим своеобразным солнечным часам кочевники отсчитывали дневное время. Андрей обратил внимание на юрту, соединённую верёвкой с колом, воткнутым в землю возле порога. Оказалось, это было предупреждение, что тут больной, и постороннему входить нельзя.

Не отрекаюсь!

Когда руських подвели к воротам ставки Бату, навстречу вышел найон Елдега. Он холодно посмотрел на князя Михаила и перевёл взгляд на Андрея. Ему показалось, что они уже где-то встречались, а когда вспомнил, что тот храбро бился в Чернигове, был взят в плен и за свою отвагу отпущен ханом Менгу, скривился в улыбке. Но тут же насупился и приказал, чтобы урусы сняли мечи, а князю повелел пройти обряд очищения, лишь тогда он будет допущен к солнцеликому. Об этом татарском обряде Михаил Всеволодович был наслышан, его уже проходили побывавшие до него в Орде руськие князья, но слова Елдеги неприятно кольнули сердце. Он воздел руки и воскликнул:

— Господи, дай мне силы пройти это бесовское искушение!

Затем ответил Елдеге:

— По Божьему попущению дана власть Батыю над нами, а потому ему кланяюсь. Негоже православному совершать языческие обряды, но сердце своё смиряю и пройду меж огней.

Возле двух пылающих костров пританцовывал, бормотал и бил в бубен шаман, бросая в огонь частицу от принесённых руських даров. Увидев князя, он взял его за руку и увлёк за собой. Михаил Всеволодович, собравшись с духом и шепча Иисусову молитву: «Господи, спаси и помилуй, меня, грешного!», покорно прошёл с поклонами меж огней. Возле ханского шатра шаман упал ниц перед большой войлочной куклой и дал знак князю следовать его примеру.

Михаил Всеволодович заколебался и прикрыл глаза. Пред его мысленным взором проступил лик епископа Иоанна, тот укоризненно покачал головой и внятно молвил: «Крепись, Михаил! Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Сердце князя вздрогнуло, он качнул головой, желая отогнать видение, а потом окрепшим голосом громко проговорил:

— Не возьму грех такой на душу! А посему кланяться идолу — отказываюсь!

Елдега, когда ему перевели слова князя, схватился за саблю и зло прокричал:

— Опомнись, князь урусов! Ты не желаешь уважать наши обычаи, отказываешься почтить память вождя всех вождей! Одумайся, Михаил, неужели тебе не дорога жизнь и её блага? Ты что, не от мира сего и хочешь смерти? Одумайся, безумец!

Михаил Всеволодович снял с себя плащ и бросил на землю.

— Мы живём и умираем по Божьей воле, нехристю этого не понять. Ваша душа заложена князю тьмы — дьяволу, вы безумно почитаете мертвых, превращаете память о них в идолопоклонство. Вы — слепцы, своей неправедной верой вы лишаете ваших подданных надежды. Они боятся вздохнуть полной грудью и ступить лишний шаг — всюду настигнет их кара, а потому нет у вас будущего! Мы же через смерть чтим Воскресение! Ибо алчущие Его чают жизни вечной, где никто никому не завидует, не желает гнусности своему ближнему. Даже страх смерти не отнимет у истинно верующих этого разумения!

Князя слёзно уговаривали внук Борис и коваль Андрей, чтобы поклонился этой тряпичной кукле. Говорили, что это всего лишь языческий обряд, злейшее испытание, которое послано за грехи наши. Бог всё видит, а потому простит, но князь твёрдо стоял на своём.

— Вера без дел мертва![155] А посему не отрекаюсь! — и обратился к своим спутникам. — Не проливайте напрасно слёз! Если сейчас отступлюсь, потеряю себя перед Богом, своей совестью и людьми. Помню слова отца своего духовного и вам говорю, что сейчас в руськой земле тьма, а потом будет солнце! Но чтобы оно взошло, много ещё предстоит потрудиться душой и телом, много ещё бед и страданий испытает руський народ. Вернётесь домой, расскажете всю правду о моей смерти.