«Не отрекаюсь!» - [28]
Пусть воины вернутся в свои улусы, где наберутся сил и заострят свои стрелы, а кони раздобреют на зимних пастбищах. Урусы же пусть ещё немного порадуются вместе со своим князем Михаилом солнцу и помолятся своему Богу. С наступлением тепла, когда просохнут дороги, их всех постигнет страшная участь. Дети будут проклинать своих родителей, что породили их на свет.
Киевляне оживлённо толпились на крепостных стенах и отпускали едкие шуточки в сторону отступавшего неприятеля. Вот, мол, испугались нашей силы и, как дикие звери, трусливо пождав хвосты, уходят восвояси.
А князь Михаил Всеволодович предался невесёлым раздумьям. Он отчётливо понимал, что ушёл этот жестокий народ ненадолго. Сможет ли он отстоять град, когда супостат вернётся? В груди всколыхнулось гнетущее, когда соединённые дружины руських князей и половцев потерпели нещадное поражение на Калке.
Князь тяжко вздохнул. Даже там русичи не смогли договориться о согласованных действиях. Ужасная участь постигла князя Мстислава Романовича Киевского и его дружину. А сколько теперь поляжет защитников, если эти выходцы из преисподней возьмут Киев? От таких мыслей князю стало страшно и он, будто озяб, передёрнул плечами.
Князю казалось, что всё ужасное уже давно забыто, а жизнь потекла своим привычным размеренным ритмом. Если уж верна пословица, что нет худа без добра, она в полной мере коснулась его. Калка проложила ему дорогу к власти. На ней полегли старейшие руськие князья, а он и его шурин Даниил Галицкий чудом избежали смертной участи. И по праву стали старшими князьями среди разросшегося племени Рюриковичей. На Калке пал его дядя князь Мстислав Черниговский, и черниговское княжество, второе по значимости в Южной Руси, досталось ему. С годами он стал одним из влиятельнейших руських князей, дважды правил в Великом Новгороде. Сумел коснуться древком своего копья златоверхих киевских ворот. Но, знать, не жилец он в руськой столице.
Страх перед грозным и беспощадным врагом — «синдром Калки» — липкой паутиной облёк его душу. Ему вспомнился печальный удел его младшей дочери Марии,[136] постоянные раздоры и вражда с Даниилом Галицким и Ярославом Всеволодовичем. Руський мир окаянные агаряне разорили дотла, в сечах с ними полегло много люду. Помощи ждать неоткуда, а без поддержки извне он не защитит киевлян от несметной татарской орды.
И ему вдруг захотелось, как тогда, на Калке, бежать. Бежать без оглядки. И остановиться, чтобы перевести дух, только тогда, когда не будут слышны за спиной тяжёлый топот низкорослых степных коней и злобные гортанные завывания этих исчадий ада.
Михаил Всеволодович вспомнил о венгерском короле Беле IV, за его дочь Анну был просватан сын Ростислав. Переговоры о свадьбе велись уже давно. Князь принял решение без промедления собираться в дальнюю дорогу. А перед отъездом объявил киевлянам в Софийском соборе, что оставляет их в столь тяжкий час ненадолго и уже с угорской ратью вернётся в Киев.[137]
Под заунывный перезвон колоколов киевляне провожали своего князя. Многие выражали недоумение, как в такой трудный час он мог оставить град без верховной власти, передав его оборону своим дружинникам (а те город удержать не сумели, сразу же его захватил Ростислав Мстиславович, но ненадолго, Даниил Галицкий выгнал смоленского князя, однако и сам оставаться не захотел, а посадил своего воеводу Дмитра).
Вместе с князем и его дружиной уходили в Венгрию верные его соратники: боярин Фёдор, князь Мстислав и коваль Андрей, дружинники Светозар и Ходына. Андрей надеялся, что скоро вернётся, однако на душе у него было мутно. Не ясна доля жены, до сих пор нет от неё никакой весточки и жива ли она? А тут ещё приходится расставаться с Алексеем и внуками. А увидит ли он их? Плохие предчувствия беспокоили его сердце.
Андрей, очнувшись от нелёгких своих воспоминаний, продолжал собираться в дорогу. А Чернигов уже полнился слухами, что князь Михаил Всеволодович покидает град. Горожане бросали свою работу и собирались вдоль дороги, по которой должен был проследовать княжеский обоз.
Солнце уже давно перевалило за полдень, когда группа всадников выехала из восточных ворот Детинца. За ними, поскрипывая колёсами, тянулось несколько крытых повозок. Сердобольные женщины, завидев своего князя, низко ему кланялись, а потом со всхлипом, утирая платком выступившую слезу, крестили вслед. Все, кто провожал, понимали, что обратно князь уже не вернётся. А кое-кто, покачивая головой, неодобрительно поглядывал на отъезжающих.
— Без него мы защищали Чернигов! Он и Киев кинул на растерзанье ворогу, а сам в страхе бежал к уграм. Да вернулся без чести. По Сеньке и шапка, по Ерёме колпак!
— Экой, ты, Векша, ненавистник! Всё злобствуешь. Это ведь наше общее горе. Обезглавили нас, нет теперь у нас истинной власти. Не скоро теперь мы станем народом сильным и самостоятельным, с которым будут считаться наши соседи. Века могут пройти, прежде чем окончательно мы оправимся от этого бесовского потрясения и встанем на ноги. Грех злорадствовать. Не из трусости князь пошёл к уграм, а за подмогой. Но слишком они о себе мнили. Не смекнули, что, если погибнет Русь, они будут следующими. Вот и пришлось нашему князю уйти от них не солоно хлебавши. А ты о нём плохо… Жалко его по-свойски.
