Не открывая лица - [39]

— Прочти, — тихо попросил командир. Он по-прежнему сидел с закрытыми глазами, облокотившись на стол, подпирая руками большую красивую голову.

Радистка, четко выделяя каждое слово, прочла радиограмму.

— А что может сделать “Ласточка”? — поднял голову и взглянул на девушку Учитель. Березка заметила в его глазах горькую, безнадежную усмешку.

— Этого я не знаю, — виновато ответила Тоня, полагая, что вопрос командира относится к ней. — Я даже не знаю, кто она, эта “Ласточка”.

Но Учитель не слушал ее. Зажав бороду в кулак и с силой оттягивая ее вниз, так что были видны крепко стиснутые зубы, он заходил по землянке. Глаза командира были широко раскрыты, но казались пустыми, невидящими, страшными. Как слепец, он наткнулся на стол, удивленно посмотрел на шахматные фигуры и, скрипнув зубами, смахнул их рукой со стола.

Туг он заметил устремленные на него серые испуганные глаза радистки, полные жалости и тревоги. Учитель остановился перед нею, грустно покачал головой.

— Вот так, Березка, — сказал он, с усилием выдавливая из себя каждое слово. — Это наши хлопцы попались там, в А-шестнадцатом. Понимаешь? Погорели… И уже ничем нельзя помочь.

Тоня поняла: брат командира Сынок погиб или схвачен гитлеровцами.

— А Ласточка? — затаивая дыхание, спросила она. — Ведь ей приказано тушить.

— Ласточка… Она — молодец, сама в обнимку со смертью ходит. Не раз выручала нас… Может быть, она сделает еще одно чудо?

Словно в ожидании чуда, Учитель развел руки, постоял так несколько секунд и бессильно опустил их.

— Нет, мертвых ей не воскресить. Все! Все, милая Березка! Отвоевались хлопцы. И я сам послал их туда…

Командир шагнул в угол, к высокой, накрытой шинелью куче хвои, служившей ему постелью, и повалился на нее лицом вниз.

Тоня не знала, уйти ей или оставаться. Ей хотелось уйти из землянки, побродить по лесу, полюбоваться причудливым белым узором заиндевевших деревьев, забыть о том, что на земле бушует пожар войны и каждую минуту гибнут дорогие люди.

Командир пошевелился, слегка подняв голову.

— Ты выйди, Березка, прогуляйся. Я пока побуду тут. Один…

17. КРАХ “ПЕДАГОГИЧЕСКОГО МЕТОДА”

Три дня подряд Тараса кормили, как на убой. Три ночи хлопец блаженствовал в гробу на тюфяке и подушке, укрывшись двумя толстыми ватными одеялами.

Тарас быстро освоился с новыми условиями, посвежел, начал поправляться и, укладываясь вечером в гроб спать, самодовольно острил по этому поводу: “Во как! Даже не верится: не успел человек умереть как следует, а уже в немецкий рай попал”.

Видно, таков уж был характер у этого веселого, жизнерадостного хлопца: он любил шутку и не унывал даже в самых трудных случаях жизни.

На четвертый день утром Тараса снова привели в кабинет лейтенанта. Стол уже был накрыт скатертью. Гросс протянул хлопцу открытую пачку папирос. Закурили.

— Как, приятно ношеваль? — осведомился гитлеровец.

— Хорошо, господин офицер, — весело ответил хлопец. — Спал, как на курортах.

— Кушать тавали карашо?

— Ого! — засмеялся Тарас. — Кормили так, что живо; трещал. От пуза, словом. Обижаться нельзя.

— А как наш стары разгофор? Как ты решиль?

Тарас набрал полную грудь воздуха, как бы готовясь прыгнуть в холодную воду, решительно тряхнул головой.

— Попробую! Не святые же горшки лепят. Только пусть сначала, как новенького, пошлют туда, где полегче. Выйдет если, можно потрудней.

— Фыйдет, фыйдет! — уверенно замахал руками Гросс. По его умиленному, улыбающемуся лицу, казалось, стекал на подбородок сладкий сироп.

— Только бы голова на плечах удержалась, — вздохнул Тарас. — Но что уж тут… Эго такое дело: или пан или пропал, как у нас говорят. Грудь в крестах или голова в кустах. Середки нет!

Лейтенант с удовлетворением осмотрел браво выпятившего грудь хлопца.

— Так, карашо… — сказал он, доставая из ящика стола запечатанный конверт. — Я уже заготофлял письмо тля большой начальник, а сейшяс… — голос гитлеровца перешел на нежные, ласкающие ноты, — сейшас ты фместе нашими зольдат нато хотит ф лес и приносит мина.

Вслед за удивлением на лице Тараса появилась простецкая, но явно снисходительная улыбка. Так улыбаются дети, обнаружив у кого-либо из взрослых смешную “детскую” слабость.

— Ну вот… — разочарованно произнес хлопец. — Опять за старое. Вынь да положь… Господин офицер, ведь я вам сто раз толковал, что у меня и понятия об этой мине нет.

Озадаченный Гросс молча смотрел в улыбающийся рот хлопца. За стекляшками его пенсне что-то изменилось. Побледневшее было лицо наливалось кровью. Он вынул из кармана круглое металлическое зеркало и подал его Тарасу.

— Телай еще отин улыпка. Телай улыпка и смотрель ф серкало, — крикнул офицер. — Не так, не так! Улыпка полный рот, фсе супы. Ну, ну!

Повинуясь приказу, недоумевающий Тарас улыбнулся. На никелированной поверхности вогнутого зеркальца отразились его вздернутый нос и два ряда хороших, прямо-таки отличных зубов. Но что же тут удивительного и чего добивается от него этот немец? Ведь это зубы и ничего больше. Ха! Может, немец думает, что он, Тарас, проглотил эту проклятую мину?

“Видит ли Тарас свои зубы? — спросил Гросс хрипловато. — Хороши, не правда ли? Наверно, молоденьким девушкам нравилась его улыбка. Да? Еще бы, такие редкостные зубы. Ведь ими можно проволоку перекусывать”.