Не осенний мелкий дождичек - [103]

А время молодости идет быстро… Ах, как быстро проходит оно, время молодости, но сколько мы успеваем совершить за это время нелепостей…

Господи, как удалось обойти ту беду, уберечься? Уйдя от одной, она накликала другую беду… Сколько было бы лет сыну теперь? Двадцать три. Алене девятнадцать. Четыре года, страшилась Валентина, что не сможет больше иметь детей. Четыре бесконечно длинных тревожных года! Родилась Алена, Аленушка, Ленок… Доченька, солнышко, ласточка… Тысячи ласковых слов наговорила своей дочурке Валентина, пока та была крохой. Чуть подросла — старалась не баловать. Никаких капризов. Самый простой, уютный, но строгий обиход…

16

После ужина стол отодвинули. Нелли завела патефон, поставила пластинку.

— Ты голубка моя-а-а, — запел томный высокий голос.

Нелли протянула руки Владимиру, и он обнял ее, повел в медленном, плавном танго. Валентина и не знала, что он танцует… Редактор, опершись локтями о стол, беседовал с Чередниченко, Сорокапятов напыщенно объяснял что-то Капустину, который смотрел на него с подобострастной улыбкой, женщины образовали свой щебечущий кружок. Валентине было душно, к горлу подкатывала тошнота, она вышла на веранду. Глухо шумел в ночи сад. Окно из кухни было приоткрыто, за ним переговаривались Зинаида Андреевна и жена редактора.

— Пирог вышел удачный, значит, к добру, — говорила Сорокапятова. — А Капустиха-то вырядилась! Толста, матушка, и нашила столько оборок! Никитенчиха вовсе не имеет вкуса, деревенщина и есть деревенщина, я у нее давно не шью. Как вам понравилась моя Нелличка, правда, красавица?

— Правда, правда, — с восторженным придыханием отозвалась редакторша. — Мужчины от нее без ума, особенно Владимир Лукич.

— Что вы! — довольным голосом возразила Зинаида Андреевна. — И слушать об этом не хочу. Хотя, если по правде, моя Нелличка больше ему под пару, чем эта серая курица. Тоже мне, корреспондент!.. Терновка, конечно, не столица, да уж пускай лучше дома Нелличка устраивает карьеру, чем где-то в Средней Азии… Идемте, пора подавать чай.

Валентина поднялась, чтобы уйти, но из темноты веранды выступил Никитенко — за столом он молчал, то и дело наливал себе в стопку. Вышел давно, Валентина полагала — домой. Оказывается, здесь. Курил, дремал?

— Слыхали? — кивнул на окно кухни. — Это про мою мать — деревенщина. Сколько шила бесплатно… И я, выходит, деревенщина, в женихи уже не гожусь. Знал ведь, чуть что — выпихнут. И не вспомнят.

— Вам лучше домой, Петр Петрович.

— Успею, — пошатнувшись, он тяжело сел на ступеньку, недобро хмыкнул. — Вот вы меня разделали в своей статейке, и что? Открыли новое для кого-то? До вас жили, как хотели, после вас будут жить… Был Петро Никитенко честным человеком, а как спутался с этим… мол, тебе почет, а мне на кой черт… Дочкой своей приваживали, — все более невнятно бормотал он. — Кушали заливное? — вдруг вскинул чубастую голову. — Заметили, из одних куриных ножек. А кто кур поставил и прочее? Тот же дурень Никитенко. А дочка-то — тю-тю! Другого женишка, значит, ей подыскали… Тюха ваш муженек, вот что могу сказать. Лопух, не ему с ними тягаться. Вот Яковлевич — тот видит… Я еще выпью! — поднялся он. — Спляшу! Так легко они от меня не отделаются! — Шагнул с веранды в коридор.

Тогда, двадцать пять лет назад, не спала почти до утра и сегодня вновь не спит Валентина: что все-таки случилось в Яблонове? Почему оказался там Иван Дмитриевич? Почему его и Свету забрала к себе Шулейко? И так болит почему-то сердце… всю жизнь ее сердце по ком-то болит.

17

Утром Валентина еле дождалась физика: у него был третий урок, явно не спешил Ванечка. Наконец пришел.

— Что там случилось? — метнулась к нему Валентина.

Он смущенно помялся:

— Светлана вьюшку закрыла не вовремя. Чуть не угорела.

Валентина опустилась на стул:

— Вот оно что… Чуяло мое сердце.

— Да нет, она не нарочно. — Ванечка растерянно крутил в руках очки, веки у него были воспалены — от недосыпания и ветра. — Я и десяти минут дома не был, сразу побежал обратно, в Яблоново. Прихожу — у нее в окне темно. Послушал у щелки — дышит… Сел около двери, так, на всякий случай. Через какое-то время слышу: вроде что-то пробормотала во сне… Потом пришла эта старушка, учительница. Даже испугалась меня сначала, — торопливо рассказывал он. — «Сторожите?» — спрашивает. «Да вот…» И не знаю, что ей сказать. «Ну, тогда хорошо». Не успела она уйти, явилась Анна Афанасьевна. Сразу к двери: «Не чуете, угаром пахне?» Мы сломали запор, в комнате — угар. Быстро пришла в себя, недавно заснула-то… Ну, Шулейко забрала нас, не пущу, говорит, с глаз своих никуда, а то еще чего понаделаете. — Он помялся, надел и снова снял очки, добавил: — Света сказала, что придет к вам послезавтра. У нее свободный день. Пусть, мол, не беспокоится…

У Валентины не было сил отвечать, так стало страшно: а если бы не Шулейко? Не Ванечка? Весь этот день работала с трудом, болела голова, кололо в боку, сдавливало дыхание… Казалось, уроки никогда не кончатся. Спасибо Евгения Ивановна отпустила с продленки:

— Я проведу занятия. Вам же Алену собирать.

Валентина не смогла бы и Алену приготовить в дорогу, так плохо себя чувствовала. Выручила тетя Даша, собрала все, что нужно, помогла Алене упаковать ее вместительный рюкзак, не менее вместительную сумку: у Валентины достаточно было запасено в погребе солений и варений.