Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета) - [42]

Не в силах сдержаться, я убежал за камни и там заплакал. Тучи, с вечера плотно покрывавшие небо, разошлись, солнце сияло, заливая щедрым светом цветущие луга, покрытые мхом скалы, коней, свободно пасущихся внизу в долине, отары, кучками рассеянные по склонам... Во впадинах камней зеркально блестели лужицы, оставленные вчерашним дождем. Вытирая слезы рукавом пиджака, я смотрел на глубокое, лазурное, как озеро, небо и видел бабушку Фатьму, исступленно молящую аллаха уберечь ее бесценного сына от пули кровника или бандита, и думал о том, где он сейчас, аллах? Слышит ли он молитву бабушки? И выполнит ли ее? Исполненный любви к аллаху, я так жалобно взирал на голубое небо, что если бы аллах мог заметить мои взгляд, он безусловно, внял бы мольбе бабушки Фатьмы и выполнил все, о чем она просила...

Обретя надежду, я несколько утешился, "оседлал" один из теплых, нагретых солнцем камней - "верблюдов". Караджа, увидел меня, положил возле кибитки кизяк, который собирал на пастбище, и подошел.

- Садись на верблюда! - пригласил я Караджу.

Он удивленно взглянул на меня.

- Садись! Видишь, их сколько!... Целый караван. Мы едем в Нахичевань за солью! - И я, как настоящий погонщик верблюдов, громко выкрикнул: "Хей! Хей!..."

Караджа.посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбался он очень редко.

- Ну не хочешь садиться, будь погонщиком! Иди к переднему, держи за повод!

Но Караджа только ухмылялся.

Наконец, "верблюды" надоели мне, я подошел к Карадже и позвал его смотреть силки для куропаток. Силки, установленные на противоположном склоне горы, были пусты, хотя хлебные крошки исчезли.:

- Хитры стали здешние куропатки, - Караджа покачал головой и стал снимать силки. - Пойдем попробуем на том склоне. Там их вроде побольше толчется.

По извилистой тропке мы бегом стали подниматься в гору, н вдруг Караджи остановился. Догнав его, я увидел, что в ложбине меж больших камней сидят его мать Кызъетер и чабан Махмуд. Караджа молча повернулся и пошел обратно, он чуть побледнел, и лицо у него было растерянное, жалкое...

- Ты что, Караджа? Чего мы обратно пошли?

Он не ответил.

Я обернулся и взглянул: мать Караджи, смеясь, говорила что-то Махмуду, разговор у них был веселый. Но я ни разу не замечал, чтоб этот румяный рослый молодой чабан вот так весело разговаривал с Караджой. С Караджой никто не разговаривал. Кулу, его старший брат, с рассветом угонял отару на пастбище и возвращался затемно. А если отару отгоняли, далеко, Кулу не приходил и ночевать, а спал, там же, при овцах, завернувшись в тулуп.

Старшая сестра Караджи Фируза день и ночь работала у дяди Айваза, сбивала масло, готовила похлебку для собак, по нескольку раз в день приносила с родника воду в большом медном кувшине. Но тяжелая работа не сделала Фирузу ни уродливой, ни грустной. Щеки у нее всегда алели, как маков цвет, и красотой она пошла в свою мать. Направляясь к родинку, Фируза весело перешучивалась с подругами, они, хохоча, сбегали вниз с горы. Но с Караджой и Фируза никогда не шутила.

- И чего мы вернулись? - снова спросил я Караджу.

Он опять промолчал. И тут я подумал, что Караджа уже который раз делает мне пращу, а я все теряю и теряю их. На воротнике моей курточки приколота была маленькая серебряная звездочка, мне подарила ее одна из маминых подруг, я заметил, что Караджа поглядывает на эту звездочку. Я снял звездочку и приколол к воротнику его старой рубахи.

- Чего это ты? - удивлённо спросил мальчик.

- Дарю! - с гордостью, сказал я.

- Правда? - Глаза, похожие на дырочки от гвоздей, радостно блеснули.

Я молча кивнул.

Караджа помолчал, подумал, достал из кармана свою великолепную пращу и протянул мне.

Праща была хороша, и хотя я считал какую бы то ни было мену делом недостойным, Карадже недолго пришлось уговаривать меня - пращу я взял. Уже у самых кибиток мы встретили дедушку Байрама, он не спеша спускался с горы. В бурке, накинутой на плечи, он казался еще красивее: седеющие русые усы, яркие карие глаза, рослый, статный...

- Тебе не холодно? - спросил он меня.

- Нет, - сказал я.

Караджа был одет гораздо легче меня, и чарыки его, и портянки были насквозь мокры, но дедушка не спросил, озяб он или нет. Он только улыбнулся Карадже.

Смотри, что он мне подарил! - я показал дедушке нарядную пеструю/пращу.

- О-о! - протянул он восхищенно. - А ты чем его отдарил?

- А я ему - звездочку! - я показывал на ворот его куртки. - Караджа мне куропатку поймает!

- Хорошо, - дедушка снова улыбнулся. - Караджа добрый мальчик. - И немного погодя спросил: - А что, дядя Айваз дает вам что-нибудь из еды?

- Дает... - не глядя па дедушку, буркнул Караджа.

- Дедушка! - я умоляюще посмотрел на дедушку Байрама. - Они очень бедные! Даже обед не готовят!

- Ничего... - Дедушка глубоко вздохнул. - Вот Караджа вырастет, станет настоящим работником, и наладятся их дела...

Мне показалось, что Караджа обрадовался дедушкиным словам.

- На! - Дедушка Байрам достал из кармана несколько бумажек. - Скажи матери, пусть купит что-нибудь на базаре.

- Дедушка! - воскликнул я. - Пусть купит ему новую рубаху!

- Здесь хватит и на рубаху, - дедушка Байрам усмехнулся.